Люди Большой Земли

Небо осенним стало. Небо зимним стало. Всю зиму долгую мы живем. Диких хоров промышляем. Хоров очень много. Всю зиму долгую их не съедаем, все лето долгое их не съедаем.

Три года исполнилось, когда как-то однажды Карачей-брат так сказал: «В свою кожу уйти хочу». Тасиний — старший брат: «Твое дело. Откуда пришел, туда и пойдешь». Олешек пригнал. Запряг. Съямдали.

Как-то однажды за чумом у нас — огонь; собаки залаяли. Трое приехали. Из чума смотрю: три Тасиния как будто. В чум вошли. Старший Тасиний так сказал к брату-Карачею: «У тебя есть одна сестра и у нас есть одна сестра. У нашего младшего Тасиния жены нет. Обменяться бы нам хорошо было бы. Твой ум как ходит?»

«Худого нет», — сказал брат Карачей. Это дело кончили. Тасинии-братья обратно уехали.

На следующий день старшие с женами приехали, свадьбу держать стали. Это дело закончили. Потом мы все к Тасиниям уехали. Здесь свадьбу держать стали. И это дело закончили. Здесь жить стали. Довольно. Конец».

Напевал бывальщины Лаптандер больше для себя, как бы предаваясь воспоминаниям.

Фольклор северных народов, давших такие незабываемые памятники как Калевалу или вогульский эпос, еще ждущий и в наше время своего открывателя исследователя — разнообразен и богат.

В долгие и темные ночи полярной зимы, когда нельзя ни работать в чуме, ни промышлять зверя, самоед подолгу спит. Но и вволю отоспавшись, он имеет досуг. Тогда садится он у очага и запевает «старину», повествующую о былых войнах ненцев с тунгусами, остяками, таввысамоедами Таймыра, мандосамоедами Енисея или о межродовых войнах с Карачеями, Тасиниями. То начнет героическую былину о своем Илье Муромце, который храбро побеждает подземных духов, то затянет бессюжетную нескончаемую бывальщину. Если в чуме гость, бывальщина может продолжаться круглые сутки. Или поют ее по частям всю неделю.

Песен, в нашем понимании, у самоедов нет. Поют обо всем, всякий раз импровизируя. Сидя на нартах и погоняя олешек хореем, — «опевают» олешек и тундру с ее простором без края, — «опевают» стаю пролетающих лебедей, одинокое озеро. «Опевы» грустны. Поются заунывно, в полутонах, тягучим, как жужжание овода, голосом. Трофимов — «Глазное Окно» — потерял в дороге нож, — это происшествие Тайбарей «опел» за вечерним чаем. Краевед Прокофьев провалился с нартами сквозь лед в болото — и это событие Тайбареем было «опето» (эти «опевы» интересны с точки зрения генетики фольклора вообще).

Есть у самоедов и загадки, пословицы, которые темой имеют непременно либо чум, либо оленя.

Загадки:

Китовые ребра поставлены, — что это?

Отгадка: шесты чума.

В чум зайдет — кланяется, на улицу выйдет — ложится? Отгадка: крюк для котла.

Три шамана одну болезнь вылечить не могут?

Отгадка: три способа избавиться от дыма в чуме.

(Эти три способа борьбы с едким дымом следующие:

первый — с надветренной стороны к дымовому отверстию подымают на шесте «тюсер» — обычно старую малицу. Тогда ветер не задувает сверху в дыру, и тяга улучшается; второй — в тихую погоду, когда тяга слаба из-за тумана, — чтобы образовать сквозняк, подымают «нюк»— то есть, часть покрышки чума, которая служит дворью;

третий — для выхода дыма делают вспомогательную дыру, открывая шестом верхнюю полость «нока», то есть двери.)

У остяка лыжи узки, — что это?

Отгадка: две жерди внутри чума, на которые подвешивается крюк.

Сказки самоедские бывают короткими, своеобразно изящными и обычно анимистичными. У меня записана одна такая сказка, вот ее дословный перевод: