Люди Быка

Русский народ (да и его предки) испокон веков жил рядом с лесом, посреди леса и никогда — в лесу. Мы — не лесовики, мы — жители искусственных ландшафтов. Лес нами всегда активно эксплуатировался и уничтожался. При этом лесная чаща, не тронутая топором, всегда вызывала страх. Народ плотно заселил ее всевозможными лешими, водяными, кикиморами и прочей живностью. Христианизация превратила лесное население в „нечисть“ и сильно снизила его плотность, но из людского сознания вывести не смогла. Существуют многочисленные подробные инструкции о том, что следует делать при встрече с лешим или кикиморой. Они (инструкции) разные: нечисть рекомендуется задобрить или обмануть, но почти никогда — напасть на нее. Вот, похоже, меня за лешего и приняли — поднесли дары и попросили не беспокоить. А кого, собственно говоря, людям бояться в лесу средней полосы, кроме „нечисти“? Волка, тигра, медведя, рыси? Ни одно из этих животных специально на человека не охотится — не те у него инстинктивные программы. Конечно, если попытаться играть с медвежатами или влезть в волчье логово, то можно поиметь неприятности. Судя по литературе былой современности, у человека, точнее, его дочеловеческих предков, в природе вообще был только один настоящий враг — леопард. В общем, я сильно осложнил себе жизнь — следить теперь станет трудно, поскольку народ испуган и будет настороже».

— Ладно, — сказал Семен своему спутнику. — Отнеси-ка посуду туда, где взял, скажи хозяевам спасибо (шутка!) и возвращайся. Пойдем в лагерь — там и подумаем, как жить дальше.

Усиленные размышления позволили родить лишь один мало-мальски приемлемый план: «Эти люди не живут здесь постоянно. Они сюда пришли на время — чтобы работать. Вряд ли они явились издалека. Надо посмотреть на их „гнездо“, и все станет ясно. Наверное…»

— Пит, ты сможешь пройти по следу, который они оставили? Ну, туда, откуда они пришли?

— Дха, Сим-хон Ник-ич! — обрадованно отозвался питекантроп. — Оч-чень быс-ро мог-гу!

— Ну, быстро-то нам не надо, — унял его прыть Семен. — Пойдем вдвоем — как есть. Харчей у нас, если экономить, дня на три-четыре хватит. А барахлишко, чтоб ночевать, худо-бедно имеется.

— Дха-дха, Сим-хон Ник-ич!

Путь, и правда, оказался недолог. К вечеру следующего дня Семен брел по тропе (человеческой!) вдоль залома, плевался, матерился и повторял непонятную для его спутника фразу: «Догадался и понял я жизни обман!»

Не догадаться, конечно же, было трудно. Вал из веток и колючих кустов кое-где превращался в подобие плетня. Все это огораживало довольно обширную площадь, на которой среди обгорелых пней и сучьев обильно росла трава. Причем одного вида — с незрелыми еще колосками. Нечто подобное Семен когда-то видел — во время своего далекого вояжа на юг. Только никакой гари там не было, и конструкция изгороди была другой. Будучи крупным специалистом по ботанике, траву Семен определил как «скорее ячмень, чем рожь».

Тропа проходила по свободному пространству между пожогом и нетронутым лесом. Вероятно, оно было расчищено, чтобы ограничить распространение огня. Обойдя вокруг этого «поля», Семен уселся на ствол поваленного (не людьми!) дерева и стал размышлять:

«Во-первых: куда мы попали?! Ответ — на обжитую территорию. Народу тут так много, что Пит потерял след. Здесь тропы, которые идут в разных направлениях! Может быть, для горожанина XXI века это еле заметные стежки, а по здешним меркам целые дороги. По одной из них мы и пришли сюда. Вопрос второй: что это значит? Как называется?! Называется романтично: „подсечно-огневое земледелие“! В конце палеолита?! Ну, да… Вспоминай, Сема, вспоминай все, что когда-то читал или слышал по этому поводу!