Люди Быка

Семен оглянулся. Перед ним стоял детинушка лет тридцати. В засаленной до безобразия рубахе и штанах. Был он примерно с Семена ростом, но явно тяжелее, в том числе и из-за довольно заметного брюшка. «В будущем данную форму назовут „пивной живот“ — мысленно усмехнулся гургул. — Чего ему надо?»

— Эх, дубинушка, ухнем! — промычал детина и начал придавать ускорение своему орудию.

«Однако, — озадачился Семен. — Вообще-то, у него в руках ствол березы вместе с корнем. Всякие отростки, естественно, давно обломаны, так что эта деревянная дура напоминает просто первобытную палицу. И что, он собирается меня ею бить? Первый поединок с неандертальцем в этом мире занял времени вроде бы меньше, чем один замах данного оппонента. А ведь с тем хьюггом мы успели обменяться добрым десятком ударов».

Семен чуть подался в сторону, и сучкастое корневище просвистело мимо.

— Подернем — сама пойдет! — ободрил себя детинушка и вновь, поднапрягшись, начал разгонять свое приспособление — уже с другой стороны.

— «…Много песен слыхал я в родной стороне, — печально сказал ему Семен. — В них про радость и горе мне пели…»

Он не спеша сменил опорную ногу, выдохнул воздух и врезал незнакомцу правой снизу в челюсть. Тот постоял пару секунд в задумчивости, а потом уронил оружие и рухнул на землю.

— «…Из тех песен одна в память врезалась мне — это песня рабочей артели…» — продолжил цитировать Шаляпина Семен. — Сам ты тарах тибидахнутый — чуть палец из-за тебя не выбил!

Народ между тем начал просыпаться. Он кряхтел, кашлял и шумно испускал газы.

— Гургулы наших бьют, — отметил бородатый всклокоченный мужик и протяжно зевнул. — Может, осталось чего?

— Отапел, что ли?! — удивился другой. — Вчера все дотибидахали. Давай, собирайся — рассвет уже мапится!

Надо сказать, что почти все мужчины здесь были, по местным меркам, довольно крупные и широкоплечие. Совсем уж молодых мало, в основном лет по 25—30. Один из них пихнул в бок соседа, продолжавшего безмятежно дрыхнуть:

— Киля, вставай, тапом те в капу!

— Пошел в мапу! — ответил Киля. — Куды в таку рань?!

— Вставай, тап тибидахнутый! Миля выпить примапил!

— Наливай! — взвился было разбуженный, но быстро понял шутку, опустился на место и простонал: — М-м-м, башка тапится!

— У всех тапится, — пробурчал кто-то с краю. — А тибидахать надо — вчерась порешили!

Какой-то совсем уж зачуханный ватажник, отдыхавший даже без подстилки, обратился к Семену:

— Слышь, гургул, что стоишь, как тап мапий?! Воды бы принес — вишь, как людям тапово.

— Тибидахал я ваши капы! — гордо ответил Семен. — Капить надо меньше, мапы таповы!

— Ну, пускай леший твой или девка смапятся, — не отставал туземец. — Сушняк тапит, а тибидахать тап знает куда!

— А тапом в капу не хочешь? — лениво огрызнулся Семен и отошел в сторону.

Народ пробуждался, судя по всему, с великого перепою, но, несмотря на это, куда-то мужественно собирался. Кряхтя и охая, мужики справляли нужду (отойдя на пару шагов в сторону), поправляли плетеную обувь, пристраивали за спиной пустые мешки, разбирали копья-рогатины. Тот, которого Семен отправил в нокаут, очухался, встал на четвереньки и начал блевать. Спустя некоторое время он прекратил это занятие, уселся на землю, взялся руками за голову, обвел присутствующих задумчивым взглядом и изрек:

— Тибидахал я такую тапню! Мы за народ мапимся, капами своими тапим, а нас!.. А они!.. Отапели совсем! Да пошли все в мапу, тапом им в капу!

Народ прекратил сборы и стал переговариваться в том смысле, что, мол, действительно, это не жизнь, а сплошной тарах и даже тибидах! Обсуждение становилось все более оживленным и возмущенным. Суть его Семен улавливал с трудом, но постепенно стало заметно, что в толпе все обращаются, в основном, к широкоплечему белобрысому парню, опухшая рожа которого покрыта веснушками. Наконец общее решение было принято. Звучало оно примерно так:

— Верно говорит Филя: как тарах, так тибидах, а как тапом в мапу, так тибидах тарах!

Порешив на этом, мужики начали составлять обратно в пирамиду свои рогатины и снимать заплечные мешки. Миля и еще двое парней куда-то отправились — уверенным, но не очень твердым шагом. С собой они прихватили кособокий глиняный кувшин с обколотым горлышком. Минут через пятнадцать они вернулись: посудину Миля держал двумя руками перед собой, боясь расплескать содержимое. Народ приветствовал прибывших радостными криками. Суть их сводилась к утверждению, что Миля, в отличие от некоторых, настоящий тал, и с ним можно тибидахать любой тарах.

Кувшин пошел по кругу. То, как народ пил, привело Семена в полное недоумение. Оно еще больше возросло, когда люди начали на глазах косеть, а в посудине что-то еще оставалось! Любопытство бывшего ученого взяло верх, и Семен махнул рукой на гордость вождя и учителя народов:

— Мужики-и! — заныл он. — Дайте тибидахнуть!

— А-а, гургул! — заметил-таки Семена подобревший народ. — Ты почто Филю тапнул?

— Он первый мапиться начал! — не смутился попрошайка. — Дайте глоточек!

— Самим мало! — сказал народ. — Будем мы еще тапаных гургулов поить! Спой-спляши, тогда дадим!