Люди Дивия

То было кафе "У Макара", где порой собиралась эстетствующая публика люди с изысканиями, вроде Масягина, в общем, законодатели интеллектуальных мод, и одному Богу известно, почему я сразу не догадался, куда меня занесло. От имени воистину думающей части нашего населения скажу, что тут все было неприятно, даже отвратительно, чувствовался резкий контраст между поверхностным и глубоким, хотя это глубокое ничем, по сути, не было представлено, поскольку глубоким натурам, например, здесь попросту нечего было делать, и оставалось лишь удивляться недальновидности и неразборчивости хозяина кафе, одного из тех, кого Глебушкин называл "нашими". Сейчас внутри не было никого, кроме позвавшего меня печалью мысли и облика пьяницы, который сидел за уставленными водочными бутылками столиком и, пока я приближался к нему, успел заметно приободриться.

- Выпей со мной, братишка! - с напускной развязностью воскликнул он, раскрывая объятия, и даже предпринял неуклюжую попытку подняться мне навстречу, завершившуюся, однако, всего лишь протяжным и унылым скрипом стула. - Повод есть. Как учит Господь своим милостивым и благодатным промышлением, повод есть всегда и для всего. Садись, располагайся, будь как дома, мое приглашение - это возможность, шанс, а бутылка - это уже действительность, я угощаю, кликну официанта, чтоб принес рюмку, что закажешь? - частил незадачливый эзотерик.

Человек, причастный тайне бегства моей жены, был пьян, хмель, по моим стремительным наблюдениям, выходил на его поверхность и образовывал некую влажность, едва ли не водную гладь, над которой и клубилась полупрозрачными испарениями особая печаль, часто присущая сбившимся с пути истинного удальцам. Внутренне он, однако, был вполне собран, узнавал меня и был расположен к диалогу, а я ведь очень многого ждал от разговора с ним.

- Эти бутылки из моего холодильника, - сказал я строго, садясь напротив Глебушкина и тыча пальцем в его батарею так, словно пересчитывал подчиненных мне, но по недоразумению перебежавших к неприятелю солдатиков.

- Согласен, признаю... Это можно назвать кражей. Но я, в сущности, по-дружески, по-добрососедски, в рассуждении нашего мирного и полюбовного сосуществования. Прихватил, мысленно обласкав твое исполненное человеколюбия сердце. Хотя ничто уже не сбрасывает со счетов того факта, что я опустился и докатился, правду сказать, деградация, по самым скромным моим подсчетам, в полном разгаре.

- Кирилл! - воскликнул я. - Я не буду пить и уж тем более и словом не упрекну тебя за эти бутылки... Бог с ними, и если в них ты находишь свое счастье, я только рад помочь тебе...

- Какая благосклонность, какая милость к падшим!

- Но и ты помоги мне. Ты был в моем доме, когда там что-то произошло между моей женой и Остромысловым. Я умоляю тебя, расскажи мне! Это более чем важно для меня. Не упускай ни малейшей подробности!

- Твои слова произвели на меня впечатление, - живо откликнулся Глебушкин, - очень большое впечатление. Я тронут. И все, что от меня зависит, будет исполнено. Увы, твоя жена... Я потрясен! Рассудительная особа, известная своим благоразумием, всегда склонная к целесообразным поступкам... к тому же внушительных форм и даже с брюшком... Казалось бы, полная гармония между духом и телом. И вдруг выходки худощавой, странной, экзальтированной девицы с узкой и напряженной лисьей мордочкой! Очень фантастично. У меня давно сложилось мнение, что от мужей бегают, кроме всяких мечтательниц, только законченные стервы. Но толстухи не бывают стервами да и не забивают себе голову пустыми мечтаниями. В чем же дело? Тут серьезная загадка, браток. Я уж не говорю об Остромыслове, нашем знаменитом философе, который приехал в наш город писать трактат, а вместо этого ударился в чудачества... Необыкновенно распорядилась нами судьба, так я на сей счет мыслю.

Он наполнил рюмку и залпом осушил ее, не предлагая и мне сделать более гладким и уступчивым подъем к устрашающей тьме тайн, леденящих кровь загадок. Выпитое укрепило его, преобразило в дельного рассказчика. Я ждал откровения. Парень все заметнее лоснился. Испарялся и чудесным образом оставался цел и невредим, как домовой. Благодаря ему, я чуть было не помешался на мысли, что мой дом везде, а настоящего не сыскать. Неуязвимый, он даже не пьянел толком.