Люди Дивия

И весь я окостенел, превратился в столб. Так крутила мной, угнетала меня бесперспективность.. как вдруг в темноте, которая была не совсем темнотой, а словно бы сновидением как таковым, т. е. явлением, в котором всегда можно разглядеть больше, чем там есть в действительности, - вдруг в этом провале перед моими глазами, как бы с некоторой бредовостью испещренном не то трещинками, не то морщинками на чем-то живом, возникло и закружилось нечто светлое, переменчивое, как облачко дыма. Сыграв на месте небольшой танец, нечто изящной переливчатостью, внутренним опережающим перепрыгиванием разных частей друг через дружку легко и неспешно устремилось в то, что уже без сомнения принималось мной за лабиринт. Какое-то время я терпеливо шел за мягким пятном впереди, не чувствуя знака и приказа, но в глубине души сознавая, что лучше идти и не задаваться лишними вопросами. Продолжалось мое шествие вообще-то долго, и если я действительно попал в лабиринт, он очень скоро потерял в моих глазах то значение, которое ему придавал и мог бы придать и в моем случае Мартин Крюков или какой-нибудь другой ученый человек. Для меня провозглашенная верховскими эзотериками инициация обернулась всего лишь ровным и беспрепятственным прохождением сквозь темноту, а вовсе не запутанным блужданием и встречами с удивительным, что нуждалось бы в гипотезах и объяснениях. Было ли это действо снабжено строгой законспирированностью высшего смысла или не выходило за пределы грубой шутки, оно, уже по одной своей затянутости, отбивающей охоту к размышлениям и хотя бы домыслам, могло кончиться лишь ничем.

Но кончилось прежде всего тем, что облачко, увлекшее меня в движение, внезапно исчезло из виду. Разумеется, концом как таковым это еще не было. На самом деле я обнаружил себя уже не в свободном пространстве, только рисующем некое условное изображение стен и проходов, а в каком-то натуральном тоннеле с твердыми и влажными стенами, которые принялись тенденциозно сужаться. Не иначе как по странной случайности я не мог остановиться и продолжал движение вперед по заданному облачком маршруту. Другого, впрочем, и не было. Только вперед! Однако это "вперед", долго сокращаясь до полной тишины и тьмы, в конце концов обернулось почти убедительной непролазностью. Я вынужден был продемонстрировать свои муки, опустился на четвереньки и зачастил, обдирая ладони и коленки, наподдал, порывистый и неукротимый, пришлось мне затем ползти и на животе. Ничего не скажешь, хорош лабиринт. Весьма научно. Пробуя голос, я надрывал грудь и удивлялся неутраченной способности издавать звуки, и радовался изрыгаемой мной хуле на самозванного философа Мартина Крюкова. Не уверен, что мое вынужденное пресмыкательство в какой-то крысиной норе хоть немного приблизило меня к центру круга, где он пребывал.

И вдруг я как-то весь разом выдвинулся из проклятого лаза. Так пуля вылетает из ствола, но для лучшего понимания моего случая следует вообразить, что, вылетев, она все же каким-то последним краешком сохранила соприкосновение с родным стволом и зависла на нем, как капля на кончике сосульки. Ночь мгновенно стала днем. Под моей грудью, мгновение назад бороздившей почву, теперь не было никакой тверди, а ноги еще как будто имели слабое касательство к горе, на склоне которой я вскочил на манер прыщика. День был не солнцем и радостью бытия, а каким-то бесконечно светлым и совершенно бесприютным мессивом. Поскольку было бы ошибкой утверждать, что я стою, упираясь ногами в гору, я поневоле решил, что принял горизонтальное положение, вот только случилось это со мной на такой грандиозной и даже невероятной высоте, что входить в рассуждение горизонталей и вертикалей едва ли имеет какой-либо смысл. Далеко внизу тонко и обманчиво, дымчато серело то, что при желании воспринималось - было ли у меня такое желание, нет, вопрос второй - уже не просто пустотой, а кое-как намеченными очертаниями бездны. Я подумал, что из столь критического, горнего, разумеется, но прежде всего опасного положения мне не найти благополучного выхода, и закрыл глаза, сдаваясь на милость неизвестных сил, забравших надо мной более чем убедительную власть...

2. СКИТАНИЯ

- Вот почему, - стал я бережно и аккуратно круглить свое повествование, - вы нашли меня лежащим с закрытыми глазами. Мне было трудно и страшно открыть их, я ожидал самого худшего.

Я закончил и, кажется, впервые в жизни испытал блаженство и задушевность человека, доверившего другому свои драгоценные секреты. Плутоватая улыбка заиграла на моих губах. Но Дарья, похоже, основательно увлеклась философско-сказочной стороной моего бытия и не обратила внимания на мои похотливые зазывания, так что возникшее у меня было разумение, как следует использовать неизбежно вырастающую между рассказчиком и слушателем близость, не получило немедленного отклика.

- Это был сон, - безапелляционно заявила она.