Люди Дивия

РИТА И НИКИТА------------------------------ Ненадолго прерву цепь размышлений, выступающих описаниями, прерву битву с вопросами, в которых мои герои разбираются, конечно же, лучше меня. Но они заняты делом, и на писания у них остается неправдоподобно мало времени. Я же разгорячился даже не столько из-за вопросов, больных скорее все-таки для них, а не для меня, сколько из-за невнятных, но бередящих душу разногласий с ними, знакомцами, приятелями, светочами, как всегда покинувшими меня в нужную минуту.

А разгорячившись, вижу, что вышел одиноким воином в поле, где не видать ни врагов, ни друзей, ни победоносной засады, кстати устроенной для борьбы с мамаевой гордыней оппонентов.

Моя жена первая догадалась, что я затеял писать новую книгу. Милая всегда подмечает и чувствует такие вещи. Я, однако, не написал еще ни строчки, даже не подсел к письменному столу, и сообразила она о моем озарении по тому особому блеску в глазах, с которым я заключил ее в объятия, намереваясь опрокинуть на спину и дать волю своей страсти. И она, отвечая мне лукавым взглядом, в очередной раз подняла вопрос о методе.

Меня зовут Никитой. В нашей семье Молокановых идеологическая замятня стоит далеко не на последнем месте. Свои литературные затеи я начинаю с желания овладеть женой, хотя, конечно, это не единственный случай, когда оно у меня возникает. Но тоже метод, не правда ли? И все же, перелистывая написанное мной - а это горы бумаги - я нередко прихожу к выводу, что Рита права, обвиняя меня в писательской расхлябанности. Она находит, что я принадлежу к тем одержимым писателям, которые пишут лишь бы писать и, написав одну книгу, почти тут же берутся за следующую. Ее суждение более или менее соответствует действительному положению вещей. Но я совершенно не согласен с ее утверждением, будто мне не довелось выстрадать в сущности еще ни одной книги, сверх того, ни одной главы, ни даже абзаца или фразы. Послушать ее, я не выстрадал ни единого слова. О, это не так. Просто я страдаю неизбывно, и сказать, где пролегает граница между выстраданностью той или иной книги и моим личным страданием и имеется ли такая граница вообще, практически невозможно. Мое рассуждение покажется кому-то забавным, нелепым, дилетантским, но для меня оно хлеб насущный, ведь я живу - по правде сказать, не очень-то рассуждая! - литературой и тем, что страдаю от многих вещей на свете. Скажу больше, я не всегда различаю, где кончается страдание, вызванное той или иной проблемой, и начинается новое, следующее. Это тоже метод. Я страдалец по природе. Страдаю я, разумеется, и по милости своей жены, оттого, что она слишком эгоистична, черства, бездушна, порой даже жестока в обращении со мной. Бывают прекрасные минуты в нашей семейной жизни, но они не заслоняют от моего внутреннего взора печального и испытанного временем знания, что Рита, до смешного мало уделяющая внимания духовной стороне бытия, мне отнюдь не пара. И когда она заводит разговор о том, что у меня, мол, нет метода, что мне необходимо выработать некий метод написания романов (а иначе я-де в конце концов сяду в лужу), я, во-первых, хорошо помню, что ей в глубине души абсолютно плевать на мои шедевры, а во-вторых, с горечью чувствую, что все ее рассуждения на эту тему проникнуты совершенно неуместной иронией.

Так вот, перелистывая свои рукописи, я вижу, ясно вижу ту силу, с какой некая часть моего "я" забиралась, закрадывалась, внедрялась в мозги и души тех, кто становился моими героями. Сказав о силе, я вовсе не имел в виду восславить достоинства моих сочинений. И даже не о мощи вдохновения речь. Возможно, это преувеличение, но я полагаю, что уже давно нечто отделилось от меня и путешествует по миру, с легкостью пронизывая и познавая все живое, хотя это вовсе не значит, будто мне открыты все тайны и понятно все на свете. Это значит лишь то, что я в состоянии описать любого человека так, как если бы ведаю секрет, позволяющий мне залезать в его шкуру. Многие писатели скажут, наверное, что для них это самое обычное дело и ничего чудесного, выдающегося они в нем не видят. Какой же сюрприз ждет их впереди! Когда-нибудь они поймут, что мой метод дает мне пропуск в души не только простых смертных, но и в их, мнящих себя неприступными, сокрытыми, вознесшимися на невиданные вершины.