— Ясно, — ответил за всех Петраков и, обращаясь к товарищам, сказал:
— Пошли!
Прячась за развалинами, оперативные работники приближались к засевшим в доме немцам. Последние метры давались с трудом — приходилось ползти. Возле угла здания Петраков шепнул товарищам:
— Через дверь дежурки…
Они одобрительно кивнули в ответ.
Увлеченные стрельбой по переправе, гитлеровцы никак не ожидали появления русских с тыла. После каждого выстрела наводчик что-то кричал, показывая на Волгу.
А тем временем четверка смельчаков вплотную приблизилась к ним. С криком «ура!» Петраков швырнул гранату, а Кочергин, Ромашков и Сердюков ударили из автоматов. Ни один из фашистов не ушел живым.
— А ну-ка, помогите! — позвал товарищей Петраков, берясь за станину.
Развернув орудие, оперработники подкатили его к пролому в стене. Теперь оно грозно смотрело в сторону врага.
— Давай снаряды! — скомандовал Петраков.
Отложив автомат, Кочергин подал снаряд. Лязгнул орудийный замок. В пустом здании выстрел прогрохотал гулко. Гильза со звоном покатилась по искромсанному паркетному полу.
— Давай еще! — ободренный удачей, кричал Петраков. — Пусть получают свое!..
И выстрелы гремели один за другим.
Немцы всполошились. Чуть ли не целое подразделение бросилось к зданию, в котором хозяйничали оперативные работники. Ромашков и Сердюков хлестнули по наступающим гитлеровцам автоматными очередями. Фашисты залегли, открыли ответный огонь.
— Не нравится, — проговорил Сердюков, высовываясь из укрытия, чтобы посмотреть, куда попадают снаряды. Неожиданно он покачнулся и, судорожно цепляясь пальцами за стену, начал медленно сползать на пол. Ромашков бросился к нему, подхватил на руки, но, глянув на безжизненно свесившуюся голову товарища, осторожно опустил его на пол.
— Уходить надо, — вернувшись к Петракову, сказал он. — Сердюков убит!
— Не торопись, Петя, — ответил Петраков. — Уйти легче, труднее было добраться сюда!
Петраков с Кочергиным посылали снаряд за снарядом в сторону врага. Ромашков короткими очередями сдерживал гитлеровских автоматчиков. Когда опустели снарядные ящики, Петраков снял с орудия замок и сказал Кочергину:
— Берите Сердюкова, а я прикрою вас…
Своего боевого друга они похоронили под вечер с воинскими почестями.
Правительство высоко оценило мужество оперативных работников. Петраков и Кочергин были награждены орденами Красного Знамени. Ромашков и Сердюков (посмертно) — орденами Красной Звезды.
Юрий Проханов
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС
«Дорогой Ефим Ильич!
В этой исторической битве под Москвой в партизанском отряде принимали участие и Вы, совершив героический подвиг, за который Родина удостоила Вас высшей награды — ордена Ленина — и медали «Партизану Отечественной войны 1-й степени номер один.
В Вашем ратном подвиге, во всей Вашей жизни отразился характер большевика-ленинца, для которого высшей жизненной целью является беззаветное служение социалистической Родине, делу Ленина, идеалам Коммунистической партии.
…Взорвать! Взорвать! Взорвать! — яростно стучало в голове. Взорвать во что бы то ни стало эту треклятую гранату, а вместе с ней и килограммы взрывчатки, заложенные под шпалы. Счет шел на неумолимые, ничему не подвластные секунды: уже гудели тонко рельсы, извещая о приближении тяжелых составов. Тогда и попался ему на глаза железнодорожный указатель — длинный шест с укрепленной на нем массивной доской. Рывок — и шест сломан у основания. Теперь — назад, туда, где торчит из земли рукоятка противотанковой. В удар он вложил, кажется, все свои силы. И последнее, что увидел, — ослепительную вспышку, а звук мощного взрыва, разметавшего полотно, почему-то и не услышал.
То был звездный час Ефима Ильича Осипенко — коммуниста, милиционера, солдата, наивысшая точка и взлета его неукротимого духа, подлинный апогей мужества. Не сиюминутный, скоропалительный порыв, не жест отчаяния, а вполне осознанный поступок во имя долга и любви — Долга перед Родиной и Любви к ней. Подвиг, к которому шел всю свою жизнь этот мобилизованный и призванный революцией человек.
1
Ты помнишь, товарищ, как
вместе сражались…
Как у многих стариков, его мысли теперь часто бродят по далекой стране, имя которой — юность. Босоногая, голодраная, полуголодная и все-таки прекрасная пора. И вместе с тем пора, когда в преддверии революции возмужание крестьянского хлопца Ефима шло шагами семимильными.