Люди, дружившие со смертью

– Поедете вместе, – сказал настоятель, – ходят слухи, что по границе провинции спешно строят вокруг деревень частоколы. С ворот монастыря убрали засов и распахнули одну створку ворот – как раз, чтоб могли выехать конники один за другим. Меня удивило, что петли не скрипнули, да и песок под ногами лошадей лишь тихонько поскрипывал. Мы ушли в сумрак, почти не потревожив тишину. Сама по себе фортификация была действием обыкновенным, но чаще всего – недружелюбным. Коль вы строите стену от соседа, то как минимум – видеть его не хотите, а то и подозреваете, что он склонен воровать яблоки. Здесь же ставка была побольше, чем корзина с капустой – не зря же в монастыре жгли свечи. С иной стороны, если противник, пусть и потенциальный врывается в землю, ставит частоколы, то, вероятней всего, по этому направлению наступать не будет. Цель подобного фронта – сохранять стабильность. Если удар будет, то его нанесут в ином месте – но вот в каком?… Вероятно, деревни укрепляли по всей границе, но то ли не собирались наступать нигде, то ли где-то строились для отвода глаз. Это и должна была выяснить монастырская разведка. Вспомнились мои вчерашние слова про нехватку сил и несимметричный охват. Вдруг я подумал, что уже сегодня вечером новый фактор в виде укрепленной линии будет учтен в штабной игре. Будет сделан иной ход, а иные люди, за лесами и реками ответят еще как-то. И может их борьба сойдет к ничье без потерь с обеих сторон. Я не говорю про потерянное время и сожженные свечи – я говорю про жизни человеческие. За время пути мы не обмолвились с монахами ни словом – мы были незнакомы и говорить нам было не о чем. Да и они почти не беседовали меж собой. Вероятно, их задачи были очерчены еще в монастыре и достигнув определенного перекрестка, очередная пара салютовала и исчезала в тумане. Проехав миль двадцать мы расстались с последней парой и продолжили путь вдвоем.! Жены и любовницы

К вечеру горизонт чем-то подернуло – то ли невысокими горами, то ли низкими облаками. Пришла ночь. Месяц был молодым, и звезды выпали густо, будто снег. Но хоть они светили ярко, света давали мало, и от этого чернота неба казалась еще глубже, темнота еще гуще, еще зловещей. Ночь была самая ведьмовская – в такой темноте ведьмам сподручней возвращаться с шабашей. Хотелось закрыться от этой тьмы за дверьми, за ставнями, жечь лучину, жаться к теплу и к себе подобным. Но тут поползли облака, будто пена на волнах моря, замутила гладь неба, утопила хрупкий кораблик луны. Странно, но Ади остался безразличен к мраку. И мне не оставалось ничего, кроме как следовать его примеру. Мы поужинали и легли отдыхать. Костер тушить не стали и он догорал сам по себе. Но сон не шел.

– Ади… – прошептал я тихо, чтоб в случае чего не разбудить его. Но он не спал:

– Чего тебе?…

– Ты ведь женат?…

– Угу… Но об этом я знал и так, посему переспросил иначе:

– А почему женился?… Он ответил мгновенно:

– Во-первых, я ее люблю…

– А во-вторых?

– А во-вторых, тебе разве мало «во-первых»?

– А кто она?

– Ecco femima. Женщина.

– Она красива?

– Ну нельзя сказать, что она красива… Она прекрасна.

– Чем же?

– Видишь ли… Когда мы познакомились, она была на сносях. Я раньше и не подозревал, что можно быть такой красивой, будучи беременной.

– Тебе нравятся беременные?

– Не в этом дело. Обычно, когда женщина беременная, она несет плод как бремя или как награду… Или украшение. Но нести достойно… Когда я увидел ее, я подумал – это женщина. Она была женщиной до, она будет ей после родов, но когда она беременна – она в первую очередь женщина. И плод – это часть ее. ибо от мужчины тут такая малость…

– Но если она была беременна, значит… был и отец…

– Я понял твой намек, твою паузу. Да, она была замужем… Ее мужем был человек довольно лихой, не дурак, неплохой боец. В иной день ты съедал таких как он на обед – просто чтоб размять пальцы. Но по тем местам он был лих… Меж тем, он погиб бесславно – мятежники напали на пост, часть покойника бросили в ответ. Бой был ночным – утром его нашли с распанаханным горлом. Убили его, вероятно саблей, в то время, как повстанцы были вооружены в лучшем случае глефами. Короче, кто-то свой его положил по ошибке…

– А ты?…

– А я в этом рейде не участвовала. – Отрезал Ади. – Во-первых, я нелинейный боец. А во-вторых гражданская война – не моя специфика… В общем, когда она узнала о смерти мужа она пошатнулась, но устояла. Удержала и плод… Я стоял рядом и обнял ее – вроде как поддержать. Я обнял и подумал, что никогда ее не отпущу. Он замолчал что-то вспоминая. Может он отел мне еще что-то сказать, но не успел. Я задал ему новый опрос.

– А если бы он не умер?

– Умер бы. Я знал, что они не проживут вместе – так или иначе. На его руке была татуировка…

– Татуировка?… И после этого ты говоришь, что за горами живут не варвары. Ади тихонько хохотнул, но продолжил:

– Там были имена его и Луры…

– Ну и что?

– А то, что, что мою жену зовут иначе!… Трудно любить человека, который каждый день напоминает, что у него был другая.

– И что ему делать? Отрезать руку? Вывести тату?… Так шрамы останутся…