Люди Джафара

А однажды, когда я своеобычно зависал в туалете, ко мне неожиданно подошёл огромного роста широкоплечий, кряжистый четверокурсник, которого все знали, как Лёшу Медведя. Он немного понаблюдал, как я еложу по полу шваброй, потом хмыкнул:

«Слышь, малой, объясни-ка мне, как так получается: как ни зайду в туалет, а здесь всё ты работаешь? Что, больше некому туалет мыть?»

Я от неожиданности смутился: старшекурсники редко шли на нестандартный контакт с салагами.

«Да понимаешь, столько нарядов на службу Чегликов напихал, что и не знаю, когда с ними разгребусь…»

«Да? Ладно, пойдём.»

«Куда?» — испугался я.

«Со мной. Пошли.»

«Не могу я. Старшина потом голову свернёт.» «Да? Старшину ко мне.» Я опрометью кинулся за Мовчаном. «Старшина, — небрежно произнёс Медведь, завидев Мовчана, — я забираю малого с собой.»

«Зачем?»

«Работа у меня для него есть.»

«А, нет вопросов, — кивнул Мовчан. — Надолго?» «Часов на пять,» — бросил через плечо Медведь, уводя меня прочь.

Я, честно говоря, был не в лучшем расположении духа. Мало ли куда он меня может вести! Неровен час, ещё морду набьют за что-нибудь.

А он привёл меня в расположение четвёртого курса, курса «гвардейцев старика-Гусева». Едва переступив порог расположения я был немедленно самым жесточайшим образом шокирован: курсанты и офицеры вели себя в казарме как обычные нормальные люди! Они все вместе (!) сидели на кроватях (!!), трепались за жизнь (!!!) и курили (!!!!). Сумасшествие какое-то! Разве так бывает? Я не верил своим глазам.

«Ляг поспи, — сказал мне Медведь. — Устал ведь.»

«Как это, „ляг поспи“?! — не понял я. — Днём? В форме на кровать?..»

«Да как хочешь: можешь в форме, а можешь и раздеться…»

«Раздеться?! Так ведь штык-нож в наряде снимать нельзя!»

«Не морочь голову, малой, — отмахнулся Медведь. — Как тебе удобней, так и делай…»

Как мне удобней… Значит, и такое ещё бывает на свете…

«А если дежурный по училищу зайдёт?»

«Ну и что? — удивился Медведь. Потом усмехнулся: — Знаешь, однажды сюда ворвался подполковник Гатауллин, помнишь, который говорит: „Откриваю тумбочка, а на мене пригает бардак!“, он как-раз дежурным по училищу стоял. А ребята здесь в это время бабу приходовали. Так Конь, дневальный, встречал его в одних трусах, фуражке и штык-ноже. А ты говоришь…»

Это было как сон. И я упал на постель его досматривать.

Мы — не курсанты «старика-Гусева». К величайшему сожалению. Поэтому, например, курить нам можно было только в курилках (отошёл с сигаретой от курилки хотя бы на шаг — криминал) и то только со второго курса. А поскольку я очень много времени проводил в туалете, то и курить приходилось там же.

И старший лейтенант Резун всё время пытался меня на этом поймать. Что ж, пришлось отрабатывать специальную схему нелегального курения. Во время мытья полов возишь швабру одной левой рукой, а в опущенной правой держишь сигарету, внизу, где-то на уровне ягодиц. Быстренько затянулся и снова — к ягодицам. А замаячило неподалёку что-то, напоминающее «фуражку-звёзды», ты пальцами — щёлк! — и сигарета отлетает в дальний угол туалета. А ну-ка, попробуйте доказать, товариш старший лейтенант, что она моя!

А Резун задался целью словить меня на курении. И это стремление у него развилось в форменную паранойю. Бывало, глубокая ночь на дворе, училище спокойно спит, а доблестный старший лейтенан не поленился специально прийти из дома и теперь крадётся на цырлах по коридору, чтобы уличить курсанта Кондырева в злостном нарушении уставных требований. Ну прямо как дитя малое, честное слово!

Но однажды он меня всё же поймал. Часа в три ночи неожиданно ворвался в туалет — плечики вперёд, глазоньки безумные — и прямиком ко мне. Я-то сигарету успел отстрелить достаточно далеко — сработал доведенный до автоматизма условный рефлекс — так, что она пролетела метров десять и совершила мягкую посадку в комнате для чистки обуви. Но только Резун её как будто нюхом учуял, параноик чёртов! Кинулся, подобрал. Счастливый, как слон.

«Это ваша сигарета, товарищ курсант?»

«Никак нет, товарищ старший лейтенант.»

«Значит, это не ваша сигарета?»

«Не моя.»

«А чья же это тогда сигарета, товарищ курсант?» «Не знаю, товарищ старший лейтенант. Чья-то чужая, наверное. Здесь много народу бывает.»

«Так значит, это не ваша сигарета?»

И так — минут двадцать. Как ему, дураку, не надоест? Но я держусь.

«Так это не ваша сигарета, товарищ курсант?» «Не моя.»

«Вы — хитрый курсант!» — в устах Резуна это резюме равносильно уличению в государственной измене. «Моя это сигарета!» Мы с Резуном как по команде оборачиваемся. В дверном проёме стоит Лёша Медведь — на заспанной роже наглое выражение, руки скрещены на широченной груди.

«Ваша? — изумляется Резун. — А вы разве курите, Медведев?»

«Иногда.»

Резун раздражённо матерится и выходит из туалета.

После этого случая я, когда курил, старался располагаться спиной к дючкам или к окну, чтобы при малейших признаках опасности выстреливать сигарету из зоны досягаемости. Голь на выдумки хитра.