Люди феникс

В этом же можно было только существовать, то и дело смиряясь с его недостатками и несовершенствами. Терпя боль и мучаясь от страданий. Видя, как Зло побеждает, а ты ничего не можешь поделать, потому что ты — всего лишь песчинка на ветру, одна из миллионов, миллиардов таких же песчинок, которые в совокупности образуют огромную пустыню, где не может быть нормальной жизни.

А тот мир, где все было иначе, был теперь недосягаем. Из-за вмешательства отца, вздумавшего воскресить его, он был вынужден расстаться с теми близкими существами, которых он сумел обрести на новом уровне своего существования, — и теперь они наверняка оплакивали его уход. Для них это было все равно что смерть, хотя в том мире отсутствовали и смерть, и болезни, и страдания…

Его слишком грубо и безжалостно выбросили обратно, в так называемую реальность. Все равно что котенка, забравшегося на мягкую и теплую постель, берут за шкирку и вышвыривают вон из комнаты.

«Эх, папа, папа, кто тебя просил оживлять меня, кто?!

Да, конечно, обладая чудо-способностями, ты не мог допустить, чтобы твой сын гнил в земле. Ты думал, что, реанимируя мою физическую оболочку, ты делаешь благо для меня. Ты не знал, как это больно — в одну секунду лишиться наивысшего счастья и величайшей радости. Ты не ведал, что мертвые не должны возвращаться, а живые должны умирать… И тем не менее я не могу простить тебя. Ты говорил, что не в состоянии противиться тому проклятию, носителем которого стал. Ты говорил, что некая мощная сила заставляет тебя оживлять покойников. Но тебя никто не заставлял делать этого по отношению ко мне. Мое тело лежало в земле на кладбище, среди множества могил. Там были совсем свежие захоронения — но ты сумел найти в себе силы, чтобы равнодушно пройти мимо них. Ты потревожил мой покой, ты сделал мне больно, ты обрек меня на постоянную муку примитивной биологической жизни — и ты виновен, папа, потому что сделал это сознательно!..

Ты преступник, папа, но я не собираюсь тебя наказывать — по крайней мере, по земным меркам. Наоборот, я хочу, чтобы ты тоже познал абсолютное счастье абсолютного мира.

Вот почему я не могу позволить себе роскошь уйти прямо сейчас. Это было бы слишком легко: улучив момент, броситься под колеса одного из мчащихся на бешеной скорости по проезжей части автомобилей. Или прыгнуть с моста в реку и, погрузившись на глубину, открыть рот и вдохнуть всей грудью вместо воздуха пахнущую илом, тиной и водорослями черную воду. Или что-нибудь еще… В этом несовершенном мире, к счастью, существует масса способов бегства.

Но раз уж я вернулся, то было бы грех не сделать все, что в моих силах, чтобы попытаться хоть немного изменить этот мир…»

Дом, где находилась квартирка Вадима, встретил его как непрошеного гостя. Разбитым стеклом во входной двери подъезда, грудой рекламного мусора у почтовых ящиков и не работающим по неизвестной причине лифтом. Впрочем, причина быстро выяснилась: прямо на дверях лифта было простым карандашом начертано старческим почерком: «Козлы, пока не перестанете плевать в лифте, он не будет ездить!!!»

Вадим грустно покачал головой и направился к лестнице.

Теперь он смотрел на все, что окружало его, по-новому и поражался и грязным бетонным ступенькам, и луже неизвестного, но явно отвратительного происхождения на площадке между третьим и четвертым этажами, и раскуроченному мусоропроводу, и сиротливо приютившейся между ступеньками груде свежеопустошенных пивных бутылок, одна из которых была варварски разбита в мелкие осколки…

Добравшись до последнего этажа, он подошел к своей двери и приложил указательный палец к контактной пластине сканера-дактилоидентификатора. Замок почему-то сработал не сразу, и у Вадима успела мелькнуть мысль, что отпечатки его пальцев могли измениться после смерти так же, как и он сам…

В квартире все было по-прежнему, но Вадиму показалось, будто и тут что-то изменилось. Раньше он всегда считал свою «каморку» уютной и удобной, но теперь с невольным отвращением глядел на стены, покрытые выгоревшими от времени обоями, грязно-серый потолок, усеянный пятнами от убитых комаров, пыльные, давно не чистившиеся пылесосом ковровые дорожки…

Нет, это не место для жизни. Это — хуже могилы.

После ТОГО мира этот был таким же примитивным, как «двести восемьдесят шестые» компьютеры фирмы Ай-Би-Эм против «гига» с искусственным интеллектом…

Но некоторое время придется существовать здесь, и от этого никуда не денешься.

Что ж, как-нибудь перетерпит.

Вадим рассеянно провел пальцем по покрытой толстым слоем пыли аппаратуре. Когда-то, целую вечность назад, он засиживался за работой до глубокой ночи, и все эти приборы казались ему единственной непреходящей ценностью в его жизни. Он недоедал и недосыпал, чтобы создать еще один — как он считал тогда, очень нужный людям — прибор. А теперь все это осталось в далеком прошлом, и теперь ясно, каким наивным глупышом он был.

Потому что единственная ценность в этом мире — то, что люди называют смертью.