И уходит, как-то растворяется между одинаковыми коттеджами. Мы сидим, ждем его. Через полчаса его нет. Он любит говорить, что мы с ним люди очень пунктуальные, но я — по-немецки, а он — по-еврейски. На мой вопрос: а в чем разница? — он отвечает: немец приходит вовремя, а еврей — когда надо!
В общем, он пришел не через полчаса, а через час, но очень довольный. И весь остаток дороги молчал. Правда, к этому времени он уже все равно сорвал голос и мог только шептать.
Мы доехали до Хайфы, всех развезли по местам, приехали в общинный дом, я поставила чайник, Даниэль сел и говорит мне:
— Слушай, Хильда, какой сегодня день. Лет пять назад я получил письмо от одной еврейской старушки, что она хочет креститься. У нее сына оперировали, и была остановка сердца. Старушка уверовала, что Иисус спас сына, потому что русская невестка Вера так усердно молилась, что чуть крышу не унесло. Я тогда к ней приехал. Там целый квартал евреев из России. Все смотрят друг за другом, чуть что не так — пишут доносы. Нет, не все, конечно, но такие есть… В этом смысле что советские, что польские — все одинаковые коммунисты, очень строго смотрят, чтобы другим лишнего не дали. И нашу невестку Веру за ее всем соседям известное христианство слегка притесняют. Старушка хоть и уверовала, но соседей до смерти боится: «Можете ли вы меня так крестить, чтоб ни одна живая душа не знала?»
Старушка крошечная, чуть побольше кошки, но очень светлая. Согнута пополам и еле ноги таскает. Но наготовила что-то такое — пирожки, то-се.
Я на нее посмотрел и говорю: «А чего это вы, Ольга Исааковна, задумали креститься?»
«Сыночек, — говорит, — жив, и я так благодарна, так благодарна Христу. Я видела Его во сне, Он мне говорил — иди, иди сюда! Он меня звал, и это так было весело, как в детстве! Может, я впала в детство? Но когда Он говорил «иди сюда», что другое Он имел в виду? Я рассудила — только креститься. Но втайне! А то соседи раззвонят, а сына с работы выгонят».
Старушка она ветхая, но такая легкая и радостная! Такая веселая старушка любому Богу угодна — пирожки печет, невестку любит.
Я сказал: «Хорошо! Я тебя крещу! Ты пока готовься, читай Евангелие со своей невесткой, радуйся и благодари Бога, а перед смертью я тебя крещу. Не сейчас. А то ты, может, передумаешь и начнешь переживать, что Аврааму изменила!»
Я оставил свой телефон, сказал, что если заболеет тяжко, пусть невестка мне позвонит, я и приеду. И я забыл об этой старушке. Пока не проехал этот поворот на Зихрон Иаков. Проехал, и меня как по макушке стукнуло: про старушку-то я забыл!
Пока вы кофе пили, я к ним пришел. Невестка высокая, широкая, как дверь, открыла, всплеснула огромными руками: мы вам три дня в монастырь звоним, а они там говорят, что вы в отъезде. Спасибо, что они вам передали. У нас Ольга Исааковна совсем плохая.
Я не стал им говорить, что передал мне про эти звонки Ангел Небесный, когда хлопнул по макушке на повороте. Ольга Исааковна в полном сознании, но еле дышит. Глазки блестят. Увидела меня, слабенько так говорит: «Вы меня задерживаете. Я уже заждалась вас».
Невестка сияет. За ее спиной стоит огромный бородатый муж Давид и два сына, тоже крупные ребята. У меня с собой ничего нет, даже креста. Невестка снимает с шеи крестик — вот. Ну, я и крестил Ольгу Исааковну.
А умерла эта новая христианка Ольга той же ночью. После крещения она заснула и во сне умерла. Утром позвонили. Даниэль сказал: вот работник «последнего часа».
Это Даниэль имел в виду притчу, как нанимают работников, и первым нанятым, кто работал с раннего утра до вечера, заплатили столько же, сколько последним, которые работали только один час.
Мамочка! Пожалуйста, не болей, береги свое здоровье. Я хочу, чтобы мы с тобой походили здесь по земле ногами, а не только смотрели из окна машины. Пожалуйста, приезжай в Израиль! Здесь такая жизнь горячая.
Всех поцелуй.
44
1984 г.
В Латинскую Иерусалимскую Патриархию
монсиньору Рафаилу Ашкури,
секретарю Патриарха
от Эльдара Халила
(брата Илии)
Довожу до Вашего сведения, что 16 числа прошлого месяца бр. Д., совершая экскурсионную поездку на Синай с группой студентов-теологов из Германии, по дороге, у источника в Табхе, служил под открытым небом мессу, в которой допустил искажения, вместо «Символа веры» прочитав неположенные молитвы на иврите. Какие именно, я не смог распознать, но в последующей беседе, произошедшей за обедом, который сам брат Даниэль приготовил для всей группы, происходила беседа, которую я не понял, поскольку говорили на немецком языке. Однако помощница брата Даниэля сказала мне, что смысл в том, что он не разделяет догмата о Святой Троице и обосновывает это тем, что Сам Христос никогда не говорил о Троице, и придумали Ее греки. Я попросил у Хильды, его помощницы, текст службы, которую он служил, называя ее мессой, и этот текст она обещала мне дать. Я его перешлю Вам, как только она мне его даст.
Прилагаю также запись беседы, которую о. Д. вел в приходском доме незадолго до этой службы, и речь тоже шла о Троице.