Люди Грузинской Церкви. Истории. Судьбы. Традиции

Биология в советской школе, как ни странно, тоже по-своему помогла мне на пути к вере, потому что в учебниках был очевидный вздор в описании атеистической эволюционной картины происхождения мира. Мне всегда казалось: то, что там написано, – вообще невозможно. Как Бог творил мир – сразу или постепенно (в понятиях нашего земного времени), – ведомо Ему Одному. Но главное, что мир разумен, он не мог произойти сам по себе, его сотворил Бог, и я ощущала и знала, что Он существует. Причем в девятом классе, в простом детском объяснении, это было очевидно. Я не могла понять, как люди верят в то, что случайное столкновение клеток привело к существованию такого удивительного и прекрасного мира. Я и сейчас удивляюсь, как в это можно всерьез верить.

Параллельно с Евангелием я читала Рудольфа Штайнера, эзотерика, искавшего синтез научного и духовного знания, но, слава Богу, не прониклась его идеями или просто их не поняла. Поэтому чтение Евангелия оставалось единственной наполненной содержанием частью моей жизни. Но как служить Богу, я по-прежнему не знала и не понимала, но помнила о том, что нет третьего пути.

Открытие нового мира

Одна моя подруга предложила мне сходить вместе с ней в церковь, мы пошли, это была вечерняя субботняя служба. И как только я оказалась на богослужении, сразу же ощутила – я дома. О литургии я все еще ничего не знала, поэтому стала ходить в храм только по субботам – до тех пор, пока мне, наконец, не рассказали о главном христианском богослужении. Одновременно со мной, но не вместе, в Церковь пришла и моя подруга Кети, и еще несколько подруг (среди них – будущая игуменья Елизавета[30]). Открывался какой-то новый мир, в котором все казались святыми. Я еще не отличала епископа от алтарника, но все вокруг меня поражало наполненностью и присутствием Неземного. Помню свое состояние шока, когда однажды после службы я увидела на улице алтарника, ругающего свою жену. Просто в сознание не вмещалось, что человек, служащий в Церкви, может вести себя таким образом!

А в положительном смысле на меня произвел впечатление очень серьезный молодой человек, не пропускающий ни одного богослужения и приходящий на службу с детской коляской. Это был теперешний митрополит Николай, тогда Паата Пачуашвили, а в коляске мирно лежала его дочка Аня. Он был для всех нас, молодых, просто образцом, поражал серьезностью. Потом уже, став священником, он несколько изменился, стал проще и веселее, даже, в хорошем смысле слова, хулиганить стал…

Если первая служба меня поразила и дала понять, что я дома, то первая исповедь стала настоящим чудом. Я говорила о своих грехах, и мне казалось, что священник видит мою душу. Он понимал меня с полуслова, так что вместе с радостью освобождения от бремени грехов Бог дал мне и другую радость – обретение духовного отца, им стал митрополит Даниил (Датуашвили). Я не встречалась с плохими священниками, не приобрела ни одного отрицательного опыта в Церкви. В Церкви я увидела то, о чем уже читала в Евангелии, и ничего другого. Возможно, тогда я просто не хотела замечать ничего плохого, для меня открылось христианство, очень живое, и вся жизнь моя переменилась.

Все изменилось настолько стремительно, что закладка в книге так и осталась навсегда на той странице, которую я читала до прихода в Церковь. Все прежде пустое наполнилось до краев. Мне даже не пришлось, как многим моим знакомым, мучительно от чего-то отрываться, все прежнее уже обесценилось, а в Церкви все во мне наполнилось жизнью. Это было как новое рождение.

Разве я не свободна?

В ту пору мы с подругами окончили Университет и устроились на работу, я пошла в Научно-исследовательский институт биофизики.

Все мы были в определенном смысле запрограммированы: сначала нужно окончить школу, потом обязательно вуз, далее устроиться на хорошую работу, далее аспирантура, диссертация и так далее. И несмотря на то, что работала я с замечательными людьми, со многими из которых я и сейчас сохраняю дружеские отношения, такая перспектива казалась мне грустной и однообразной, как ежедневный Брежнев из программы «Время». Помню, как-то, думая об этом, я сидела в церкви и плакала. Подошел отец Давид и спросил:

– Что с тобой?

– Я не могу ходить на работу. Просто не могу…

– А почему бы тебе ее не оставить? – спокойно спросил он.

И меня словно осенило: действительно, а почему? Разве я не свободна? Просто в этой запрограммированной системе координат я как-то и не предполагала возможности выхода, а теперь явно ее увидела.

Мои родители никогда не были строгими со мной, они мне доверяли, и свести их с ума своим неожиданным выбором я не опасалась. Но они уже озаботились произошедшими переменами – тем, что я стала вести христианский образ жизни. Поэтому когда я оставила работу, они забили тревогу.