Когда я читала это письмо владыке Даниилу, он плакал, потому что и там, вокруг монастыря, происходила настоящая война. Матушке было очень трудно: там местные (а подавляющее большинство местных – это армяне) не хотели у себя никакого монастыря. Они вели себя крайне агрессивно, несколько раз избивали монахинь. Я позднее ездила к Елизавете, тогда у храма не было крыши и частично – стены, и когда мы молились внутри, местные дети с улицы бросали в нас камнями. Я не могу представить, как матушка и несколько сестер смогли выжить в таких условиях, не было ни мобильных телефонов, ни внедорожников. К тому же все силы уходили на войну в Абхазии, а матушка осталась совершенно одна, и о ней будто бы все позабыли. Она писала: «Совсем одна по-человечески, но такой счастливой, как сейчас, я никогда раньше не была, потому что чувствую, что рядом со мною Господь».
Я вспоминаю, что, когда Святейший назначил матушку Елизавету в Фока, все мы были озадачены, потому что думали: так мог поступить или тот, кому вообще все безразлично, или тот, кто видит в человеке глубочайший потенциал сделать невозможное и имеет глубочайшую веру и надежду на Бога, что Он ни за что не оставит этого человека.
А потом Святейший сам приехал в Фока, собрались люди. Он при всех повесил на шею Елизавете крест и обратился к местным с неожиданной речью:
– Большое вам спасибо, что вы так помогаете нашему монастырю и матушке Елизавете! Вы всегда рядом, поддерживаете скромных монахинь в их нелегком труде. Подойдите и поцелуйте руку игуменье Елизавете, и она благословит вас крестом, которым ее наградили.
И все бывшие там подошли, поцеловали ей руку, и она их благословляла. Вот так мудро умеет наш Патриарх заглаживать конфликты.
Сейчас все совершенно изменилось: монастырь построен, местные жители уважают игуменью Елизавету и сестер обители. Матушка с сестрами создали новую школу для армянских детей, преподают английский и грузинский языки, ведут компьютерный класс.
В Абхазии я пробыла недолго, в скором времени вынуждена была вернуться в Марткопи, где была назначена настоятельницей монастыря, так как там остались совсем молодые и неопытные девочки. Когда я была в Сухуми, война ощущалась только на бытовом уровне – не было электричества, воды, продуктов, мы совершали крестные ходы и молебны на улицах города, а повсюду ходили вооруженные люди. А когда я из Абхазии уехала, началось самое страшное. Помню, как я переживала, не зная, живы ли отец Давид, который к тому времени был уже абхазским епископом Даниилом, матушка Феодора, владыка Николай и другие мои друзья, оставшиеся в Сухуми. Связи с ними не было, мы знали, что Сухуми захвачен, там были страшные уличные бои. Святейший уверенно сказал: «Не бойтесь! Все приедут живыми». Слава Богу, так все и произошло.
«Если ты меня покрестишь, я не буду таким плохим»
Мы с сестрами в нашем небольшом и красивом Иверском монастыре в Марткопи жили хоть и скромно, но спокойно и уютно. Был 1995 год, мы построили церковь, наладили устав и быт. Будем с сестрами вышивать, думалось мне, огород разобьем… Только я немного расслабилась и привыкла, как узнала, что меня назначили настоятельницей Преображенского монастыря в Тбилиси. Я плакала три дня, это уже был не тот период, когда все давалось легко.
После гражданской войны все кругом было разрушено, государства с его институтами, можно сказать, тогда вообще не существовало, много детей осталось на улице. И Святейший наказал, чтобы Преображенский монастырь стал монастырем милостыни, благословил принимать всех, а особенно детей.
Храм был разрушен, дом тоже, люди голодали, продуктов не было. Мы стали принимать всех, детей селили прямо на балконе. Мы приводили их с улицы в монастырь, а они продолжали жить по законам беспризорного мира и делились на две категории: на тех, кто крадет, и на тех, кто попрошайничает на улицах. В общем, целая система, в которую нам пришлось вникать. А ненужные добытые вещи они бросали прямо вниз, на живописный склон. Соседи по улице меня упрекали: «Это место было похожим на рай, а теперь превратилось в ад».
Дети вели себя ужасно, вместе с ними жили и пожилые бездомные люди, и дети мучили этих старушек, в прямом смысле. Мы с сестрами ничего не могли с этим поделать! Помню, один мальчик был совершенно невыносимый, мы его выгоняли, а он снова возвращался. Потом он сказал мне: «Знаешь что? Если ты меня покрестишь, я больше не буду таким плохим». И я поняла, что он говорит серьезно. Мы совершили крещение, он, правда, не поумнел, но плохим точно больше уже не был.
Позже к нам на помощь пришли молодые люди, студенты, появилась мужская рука, и ситуация изменилась. Студентов побаивались и слушались, а нас любили, но не слушались совершенно. Так что более или менее все пришло в норму. Мы не имели никакого опыта, поэтому, наверное, допускали множество ошибок. Но все равно этот период был светлым и радостным, потому что, несмотря на все безобразия, эти дети излучали любовь.