Люди и атоллы

Научные достижения Кубари Роберт толковал, я бы сказал, в спортивных категориях, но он был поражен фактом, что поляк, работавший тут, признан в научном мире. Росински долго рассматривал со всех сторон памятник, к которому я же отвел его, и затем он решительно произнес:

— Надо бы его восстановить! Не правда ли?

Конечно, мистер Росински был прав, но памятник отделяют от Польши половина земного шара, две уничтожительные войны и 100 лет. Однако с какой стороны ни посмотреть — Кубари определенно заслуживает внимания от страны, в которой, как он писал, «хотел бы найти покой на берегах Вислы».

— Роберт, ты знаешь, сто один год назад именно здесь в первый и последний раз было отпраздновано рождество по-польски? — не без некоторой рисовки спросил я.

— О, очень интересно! Я помню Детройт! Когда это было! — расчувствовался он. — Добрых сорок лет назад, помню, father («отец») и sister («сестра») пели special songs (рождественские песни). Как давно это все было! Шел снег, под елкой лежали подарки. Но какое же рождество состоялось здесь? Ведь тут нет ни снега, ни елки.

— Вот как это происходило, — уверенно сказал я. — Кубари постарался, чтобы на столе стояли блюда, похожие на те, что традиционно подаются на рождество в Польше. Насколько я помню, он писал о… клецках, жареной и вареной рыбе, курице, жарком из свинины, морских раках, салате, сыре, хлебе и чае, об ананасном и банановом торте…

— Я тоже очень люблю сладости, — заявил Роберт.

Несколько месяцев спустя после возвращения на родину я вспомнил свою встречу с Робертом Росински и решил снова просмотреть у Кубари то место, где он описывал рождество на Понапе в 1876 г.

В декабрьскую жару под сенью пальм, когда солнце стояло в зените, мой земляк мечтал о морозе, снеге, санях, звоне бубенцов. Чтобы как-то заглушить тоску, он решил устроить рождественский праздник, на который пригласил около 80 человек. Прием должен был состоять из двух частей: первая — для домашних (прислуга и друзья еще с Самоа), вторая — для гостей. По традиции все получили рождественские подарки.

Приглашенные местные жители, обожающие веселье и праздники, стали сходиться вскоре после полудня. Их ждал импровизированный стол, покрытый вместо скатерти листьями папоротника, бананового дерева и куркумы. Здесь лежали жареные поросята, ямс, сладкий картофель и другие местные деликатесы. Всем мужчинам преподнесли по бутылке джина. Кубари писал, что произнес перед ними поздравительную речь с традиционными пожеланиями успехов в будущем году. Потом «я выпил за их здоровье бокал водки, который обошел весь круг гостей, за исключением женщин». Обычай запрещал женщине есть и пить из одной посуды с мужчиной. После обильного рождественского ужина и выпивки перед взором гостеприимного хозяина развернулось зрелище, которое нигде и никогда не сопровождало рождественские праздники.

Вот что писал об этом Кубари:

«Тем временем водка сделала свое дело. Все стали громко петь и танцевать. Поднялся такой тарарам — просто страх. Наконец, когда ритм танца и пения, так же как грохот, издаваемый с помощью консервных банок, стал подобен безумному исступлению, двое танцоров вскочили на стол, схватили связку заранее приготовленных копьев. Они угрожали ими остальным танцорам, которые всячески демонстрировали им свое презрение и отсутствие страха вызывающими минами, прыжками и воплями. Внизу и на помосте начался дикий танец: двое метали копья в танцующих, а те с невероятной ловкостью уклонялись от них. Это была в своем роде прекрасная картина, но в то же время и страшная; пришлось пойти на „диверсию“ и пожертвовать pro publico bono (почтеннейшей публике) котел чая. Так прошла ночь».

Единственное за все времена празднование рождества на Каролинских островах удалось на славу.

День с хранителем музея

Пенсл явился за мной в отель вовремя. Мы условились, что он покажет мне Мпомт, место, где стоял дом Кубари. Хранитель музея заранее предупредил меня, что там нет ничего. Несмотря на это, я просил его показать мне это «ничего». К сожалению, оказалось, что не стоило даже вынимать фотоаппарата. Маленькая речушка Пилипен, кажется, была та самая, к которой когда-то вплотную подходили плантация знаменитого поляка и его ботанический сад. Пенсл показал мне место, где прежде стояло жилище Кубари. Хижина, о которой известно, что у нее не было фундамента, исчезла.

От дома не осталось и следа, но он стоял именно здесь. До нас дошло описание, оставленное его хозяином в письме к сестре в далекую заснеженную Варшаву, датированное им 1876 г.: