Люди и атомы

Они подошли к фасаду дома, чтобы посмотреть, куда упала бомба. Юго-восточная часть дома оказалась сильно поврежденной, но воронки нигде не было видно. Здесь не уцелело ни одной двери, ни одного окна. Воздушная волна проникла в дом с юго-востока, однако дом устоял, хотя и был построен по-японски, на деревянном каркасе. Лишь у фасада часовни, примыкавшей к дому, сломались три опоры.

Там, в долине, в восьмистах метрах от них по направлению к городу несколько крестьянских домов были охвачены огнем, а на противоположном склоне горел лес. Несколько монахов пошли помогать тушить пожар. Пока они пытались навести порядок, началась гроза и пошел дождь. Над городом поднимались клубы дыма, и они услышали несколько небольших взрывов. Отец Симес пришел к выводу, что в долине разорвалась необычайно мощная зажигательная бомба. Кто-то из миссионеров заметил, как над городом на большой высоте в момент взрыва пролетели три самолета, но сам отец Симес ничего не видел.

Примерно через полчаса после взрыва из города непрерывным потоком хлынули люди. Их становилось все больше и больше. Некоторые направились в послушничество. Иезуиты оказывали пострадавшим первую помощь, относили их в часовню, мыли и укладывали на соломенные цыновки, которые обычно лежат на полу в японских домах. У некоторых были ужасные раны на спине и конечностях. Небольшое количество мази, которое имелось в миссии, было потрачено на лечение ожогов. Отец Ректор, до посвящения изучавший медицину, лечил раненых, но бинты и лекарства скоро кончились, и ему пришлось ограничиться лишь промыванием ран.

А раненые все прибывали и прибывали. Легкораненые тащили на себе тяжелораненых. Здесь были и раненые солдаты, и матери, которые на руках несли обожженных детей. Крестьяне из соседних домов уже' не могли разместить у себя всех нуждавшихся в помощи. «Наши дома полны раненых и умирающих. Не можете ли вы помочь нам и забрать самых тяжелораненых?» — просили они. Раненые стекались из всех районов города. Все, кто в момент взрыва был на улице, получили ожоги, особенно те, кто был легко одет или же у кого часть тела оставалась неприкрытой. По всему городу вспыхнули пожары. Иезуиты пришли к выводу, что эпицентр взрыва находился на окраине города, около вокзала Иокагава, в трех километрах от Чиколы. Они стали беспокоиться об отце Коппе, который в это утро пошел туда, чтобы отслужить мессу в детском доме при женском монастыре.

К полудню вся большая часовня и библиотека миссии были заполнены тяжелоранеными. Поток беженцев из города продолжался. Наконец, примерно в час дня вернулся отец Копп с монахинями. Женский монастырь и все дома вокруг были сожжены дотла. У Коппа были кровоточащие раны на голове и шее, а на правой ладони большой ожог. Он уже выходил из женского монастыря, когда внезапно увидел вспышку света и его обдало волной нагретого воздуха — на руке образовался большой волдырь. Окна были выбиты взрывом. Ему показалось, что бомба взорвалась где-то неподалеку. Монастырь, также построенный на деревянном каркасе, устоял, но вскоре стало ясно, что и он сгорит, так как со всех сторон к нему подступало пламя, а воды для тушения не хватало. Монахини едва успели вынести некоторые вещи из дома и зарыть их на открытой площадке. Огонь охватил дом, и они с трудом добрались до миссии, идя вдоль берега реки и по горящим улицам.

Вскоре стало известно, что весь город разрушен взрывом и горит. Что стало с настоятелем миссии и тремя другими миссионерами, которые находились в центре города в главном помещении миссии? До этого времени иезуиты не вспоминали о них, так как не думали, что взрыв бомбы разрушил весь город. К тому же они считали, что без особой необходимости идти в город не следует, так как боялись, что население очень возбуждено и может выместить свои чувства на любом белом иностранце.

Некоторые тяжелораненные беженцы падали от усталости у дороги. Их подбирали отцы Штольте и Эрлингхаген и относили к пункту первой помощи, разместившемуся в деревенской школе. Раны смазывали йодом, но очищать их не было возможности. Не хватало ни мазей, ни бинтов. Пострадавших клали на пол, и им никто уже больше ничем не мог помочь.

«Что можно было сделать,— писал Симес в своих воспоминаниях о бомбардировке Хиросимы — единственном описании очевидца,— когда отсутствовали все необходимые средства. В сложившихся условиях было почти бессмысленно размещать у нас раненых. Многие из беженцев не были ранены. Потрясенные катастрофой, они совершенно растерялись и бесцельно куда-то шли, даже не задумываясь об оказании помощи пострадавшим. Их интересовало лишь спасение собственных семей.

В эти дни нам стало ясно, что при чрезвычайных обстоятельствах японцы безынициативны и неорганизованны. Они не могли организовать спасательные работы, когда еще что-то можно было спасти объединенными усилиями, и совершенно пассивно относились к происшедшей катастрофе. Когда мы призывали их принять участие в спасательных работах, они все охотно помогали, но мало что делали по собственной инициативе».