Люди и боги

Затем захлопнула дверцу, и машина, одаривая блондинку новым облаком и выхлопами, с ревом помчалась дальше.

Златовласка медленно подошла к лежащему у обочины пареньку, невидимому в обычном мире. Вдруг перед ней из ниоткуда возник огненный силуэт рыжеволосой девчонки с призрачным клинком в руках:

— Не подходи, сука!

Глаза девочки горели пламенем ненависти, страха и безысходности. Но руки все равно сжимали алый горящий меч, а на лице читалась решимость обреченных. Блондиночка лишь скривилась и сделала небрежное движение в сторону демона, щелчок пальцев:

— Брысь!

Та охнула и моментально исчезла, будто лопнул мыльный пузырь.

— Совсем распоясались! — прошептала златовласка и принялась осматривать повреждения парня. — Консуэл, не надо, тебя я тоже чувствую. Лучше не дергайся, а то я злая сегодня…

— …Так, что у нас? — пробормотала себе под нос. — Два перелома, вывих, сотрясение. Живой. Надо же! Небось, крылатые помогли?

— Так, джедай, не притворяйся! — блондинка захлопала парню по щекам, подпитывая удары кое-чем посерьезнее, пока тот не пришел в себя.

— Очнулся? Молодец!

Неуловимым движением, перевернула, приподняла его, пинком придала ускорение, а затем за шкирку, как нашкодившего котенка, потащила в лес.

Глава 24. О свободе, богах, людях и других высоких вещах

Сколько она меня тащила — не помню, помню, что недалеко. Какая-то маленькая полянка, несколько на несколько метров. С силой бросила вперед, я споткнулся и упал, свезя лицо. Все тело болело, представляя собой один сплошной ушиб. Правую руку не чувствовал совсем; та висела плетью под неестественным углом, так что великое благо, что я ее не чувствовал. Голова раскалывалась от колокольного звона, набатом бившего внутри при каждом шаге. И одуряющая тошнота при любом движении.

— Что, Скайуокер, убежать решил? А ты у нас оказывается хулиганишка, мелкий пакостник! — надменно засмеялась Светочка. — Мало того, что смываешься, сделав гадость, так еще и за чужими спинами прячешься. Не по-мужски как-то, не по джедайски! — Богиня подошла ближе и со всей дури зарядила ногой по ребрам. Я взвыл, из последних сил сдавив зубы, стараясь не заорать в голос. Она ударила еще раз, и еще. Нет, если бы хотела — убила бы одним ударом, а то, что делает сейчас — лишь игра кошки с мышкой. Тварь фашистская!

— Пошла ты! — сквозь зубы процедил я, сплевывая кровь через недавно приобретенное отверстие на месте некоторых из них. Следующий пинок был сильнее. Меня скрючило.

— Свобода! Так значит, ты у нас оказывается борец за свободу? — Усмешка. — Понятно, американская пропаганда, куда ж от нее денешься. Высшие ценности — свобода и демократия. А я ведь считала тебя умнее, джедай! — она медленно обошла и снова пнула меня, теперь по почкам. Я опять взвыл и рефлекторно перевернулся на спину.

— Ах ты………!

— Считала, что ты выше этого, способен реально оценить глубину их «культуры» и «свободы»! — продолжила она, игнорируя мои эпитеты. — А оно вон значит как… — снова удар, теперь просто в бок. Ребра взорвались. В глазах помутнело. Сломаны. Хотя, какая теперь разница? Сдохнуть бы поскорее, чтобы не мучиться! У этой многотысячелетней садистки опыта хватит доставить мелкие неприятности маленькому хомячку вроде меня…

…Да кто ж мне теперь даст просто так сдохнуть!

— Свобода? — она присела рядом, многозначительно глядя мне в глаза. — Что такое свобода? Ты хоть можешь сам ответить? Какой смысл на самом деле кроется за этим американизированным термином?

Я молчал, ядовито уставившись на нее. Если б можно было проклясть ее взглядам, она б испепелилась на месте.

— Свобода совершать добро и зло, джедай! — спокойно продолжила Светочка. — Вот какая свобода вам дана! Вам, глупым маленьким обезьянкам, не знающим о жизни ничего! Не догадывающимся, какие в вас заложены резервы и возможности! Вам, ДАЖЕ НЕ ПЕДСТАВЛЯЮЩИМ СЕБЕ ЧТО ЭТО ТАКОЕ, дали эту пресловутую свободу! — закричала она на половину леса. Помолчала. — И что она вам дала? Что дала тебе лично, джедай, защитник слабых и угнетенных? Что дала миллионам и миллиардам твоих земляков, делящих с тобой эту планету? ЧТО-О?

Я лежал, стуча зубами, пытаясь унять расползающуюся боль. Она же продолжала, словно читая лекцию: