Люди и боги

Его никто не услышал: новая волна ударила прямо в борт. Судно завалилось набок. Палец повис на штурвале, Аланис — на нем. Босой ногой нашарила столбик, уперлась — и ударила клинком. Все побелело во вспышке молнии. Кинжал, вошедший по рукоять. Спина Пальца, выгнутая от боли. Руки на штурвале мертвой хваткой. Он не мог ничего. Разожмет руку — умрет, закричит — никто не услышит. Возможно, он и кричал. Аланис выдернула нож и ударила снова, наискось, целя в почку. Тело солдата от напряжения стало твердым, как железо. Потом обмякло и оторвалось от рулевого колеса. Он соскользнул по мокрой палубе и исчез за бортом. Аланис упала на столбик, змеею обвилась вокруг него. В недолгой передышке между волнами корабль начал выравниваться. Она нащупала палубу, встала потверже, крикнула:

— Пальца смыло! У штурвала никого!

— Муха — к штурвалу! — немедленно отозвался Пауль.

Затем обернулся, посмотрел на нее.

— Волна идет. Бери штурвал!

— Я?..

А кто еще? Муха карабкался по ступеням, то и дело поскальзываясь. Он доберется не сразу, а волна — вот, рукой подать!

— Левые — ррраз! Левые — ррраз!.. — понукал гребцов Бурый. Лодка разворачивалась носом к волне, но — недостаточно быстро.

Аланис схватила рулевое колесо. Искрой мигнула заманчивая мысль: крутануть в другую сторону, подставить борт волне. Кануть на дно вместе со всеми подонками. Те сестры герцога так бы и сделали, если б могли… Однако путь нужно пройти до конца.

Она всем весом налегла на штурвал. Удар был силен, но гораздо легче предыдущего. Аланис устояла на ногах.

— На кой ты здесь?! — Заорал Муха. — В каюту!

Отнял у нее штурвал, уставился на собственные руки:

— Что за черт! Колесо в крови!

— У меня швы разошлись, — Аланис показала трехпалую ладонь. Кровь вовсю текла из обрубков.

— В каюту, живо!

Аланис забинтовала ладонь. Переоделась, что было непросто при такой качке. Перевязала руку наново — прошлые бинты успели насквозь пропитаться кровью. И позволила себе ощутить нечто вроде радости.

Ее злое торжество длилось недолго: ровно до той минуты, когда кончился шторм. Пауль построил всех на палубе и сосчитал потери. Одному матросу веслом размозжило лицевые кости, Пауль прикончил его. Другому вывихнуло руку, но он поклялся, что сможет грести и одной рукой, сможет даже корпусом — только к веслу привяжите. Трех солдат бригады смыло за борт. Четвертый — Череп — так ударился о мачту, что переломал ребра. Но все это были мелочи.

Обшивка правого борта разошлась и дала течь. Трюм быстро наполнялся водой.

— До Леонгарда пятнадцать миль. Дойдем, — сказал Пауль. — Матросы — весла. Бурый — следить, Муха — штурвал, остальные — черпать.

Никто не верил, что дырявая лохань выдержит пятнадцать миль. Но никто и не подумал о возражениях. Полумертвые матросы выжали из себя последние соки и начали грести. Бурый застучал такт, Пауль лично зашагал меж гребцов с шилом за поясом. Солдаты бригады нырнули в трюм. Аланис спряталась в каюте. От перенапряжения и потери крови ее колотил озноб. Трудно было стоять на ногах. Она шлепнулась на койку и долго смотрела в кормовое окно. Волны улеглись, беззаботная лазурная вода искрилась под солнцем. Тучи унеслись на юг, и ничто уже не напоминало недавний идов котел. Кроме одного: скорости судна. Теперь оно шло медленно, тяжело, неуклюже, будто утюг в руках горничной-неумехи. Пятнадцать миль займут целый день, а то и ночь. Нет, так долго — не продержаться.

Внезапный страх накрыл ее при мысли о смерти. Прежде Аланис не была трусихой, но сейчас ощутила себя хрупкой, изломанной, жалкой. Смерть как будто становится сильнее, когда сама ты — настолько слаба. И очень жаль — аж до слез жаль: не вернуть уже Альмеру. Не пройти путь до конца. Подохнуть ничтожной калекой.

Аланис взяла было пудреницу, когда ее позвали.

Пауль встретил неясным блеклым взглядом из-под век. Он часто смотрел вот так тускло, будто в глазницах — стекляшки вместо глаз.

— Что ты делала на палубе?

Нельзя врать Паулю, это она усвоила. Но если пройти в шаге от правды…

— Хотела увидеть чью-нибудь смерть.

— Имела предпочтения?

— Да, командир. Солдата бригады. Как дохнут матросы, я уже видела.

— Насладилась?

— Вполне.

Теперь он может спросить: «Ты убила Пальца?» — и она, вероятно, не сумеет солгать. Тогда он выколет ей глаза — что, в сущности, не так уж важно, если все равно скоро на Звезду.

Но он не спросил, а приказал:

— Иди в трюм, черпай.

Воздух в трюме был сыр, тяжел и удушлив. Казалось, вдыхаешь кислое вино из бочки. Воды стояло по пояс, в ней колыхались грязь и помет. На ящиках выше уровня воды теснились крысы, одна плавала кверху брюхом. Ведрами, котелками, мисками солдаты наливали воду в бочки, затем выкатывали на палубу и опорожняли за борт. Аланис взяла миску и принялась за работу. Шло медленно: ее шатало, приходилось держаться за бочку одной рукой.

— Быстрее, — поторопил ее кто-то.

Она стала работать быстрее.