Люди и боги Страны снегов. Очерки истории Тибета и его культуры

О отец! Победитель четырех демонов!
О переводчик Марпа! Приветствую Тебя!

Мне нечего сказать о себе.

Я — сын белой львицы ледников.
Из чрева матери моей, полной сил львицы, я возник,
Все мое детство я проспал в гнезде,
А став взрослым, бродил по леднику,
Но даже в бурю я не сгибался,
Но даже бездны я не боялся!
Мне нечего сказать о себе.
Я — сын орла, царя птиц,
Из недр яйца — мои распластанные крылья,
Все мое детство я просидел в гнезде,
В годы юности моей стерег выход из гнезда.
А когда крылья мои окрепли, устремился в небесную высь,

Перед бескрайностью неба я не сгибался,

На земле теснин я не боялся!

Мне нечего сказать о себе.

Я — сын большой рыбы из мрачных, волнующихся глубин.
Из чрева матери моей — мои круглые, золотистые глаза.
Все мое детство я проспал в гнезде.
В годы детства моего я приобщился к религии,
Возмужав, наконец, огромною рыбою я уплыл в океан,
Перед волнами, идущими из глубин, я не сгибался,
Рыбачьих сетей я не боялся!

Мне нечего сказать о себе.

Я — сын учителя-гуру, потомственного проповедника.
Из чрева моей матери с верой в душе я рожден.
В годы детства моего я приобщился к религии,
Годы юности моей провел я, как ученик,
Возмужав, наконец, я навещаю отшельников в горах, предающихся созерцанию.
Встретившись лицом к лицу с демонами, я не сгибался,
Их превращений я не боялся! [87, 223–224].

В вере и праведном образе жизни — вот в чем была сила отшельника и поэта Миларепы! Поэтому-то и перед бескрайностью неба он не сгибался, а на земле ни бездны ущелий, ни теснин скал не боялся!

Вдали показалось поселение цайдамских монголов — байшин, группа глинобитных домиков, раскинувшихся на сравнительно сухом месте, среди топких болот. В центре его возвышался небольшой глинобитный же храм — суме, при таких обычно живут и отправляют службу четыре-пять монахов-тибетцев из какого-либо крупного ближайшего монастыря. Переходя вброд ручей, он резким броском поднялся на невысокий обрыв. Цаньян Джамцо тряхнуло, и он второй раз за день вдруг ощутил тупую боль в животе и пояснице, закружилась голова, перед глазами поплыли круги. И вчера и позавчера он также на короткое время ощущал боли в животе и пояснице и головокружение. Но возникавшая неожиданно боль быстро проходила, и он по-прежнему чувствовал себя хорошо. Сегодня же боль пришла дважды, голова кружилась сильнее обычного, его подташнивало, а когда боль прошла и расплывшиеся было в глазах домишки байшина снова встали на свои места, он впервые подумал о том, что в Нагчука пришел не один приказ, а два, и если его догадка верна, то он не доедет до Синнина. Укладываясь на ночь, он осмотрел себя и обнаружил, что у него припухли суставы на руках и отекли ступни ног. Живот вздулся и стал твердым.

Ночью он снова проснулся от болей и сильного головокружения. Болели суставы, болели мышцы рук и ног. Холодная испарина покрыла лоб: сомнений быть не могло — он ест последние куски баранины и последние чашки цзамбы в этом перерождении. И те отравлены смертоносным ядом.

К утру Цаньян Джамцо забылся тяжелым сном. Ему снилось, что он, голый, на серой лошади мчится сквозь равнины Цайдама на юг, к родным тибетским горам, к Литану, где ему так хотелось побывать. Он открыл глаза. Сквозь черную щель в дверях во тьму комнаты просачивалась серая, унылая полоска света. Сон окончательно испугал его, каждый тибетец знает, что такой сон — верная примета скорой смерти.

За завтраком ему казалось, что начальник конвоя все время исподтишка наблюдает за ним. Ел он мало и вяло и в седло сел с трудом.

Каким ядом медленно, но верно отравляют его? На многие яды есть противоядия, только нужно знать, откуда грозит тебе опасность. Его наставник и истинный старший друг Санджай Джамцо был великолепным знатоком медицины. Уж он-то, наверное, смог бы ему помочь.