Люди и деньги

Авторы разработали психометрическую шкалу для измерения всех трех компонентов материализма (Richnis & Dawson, 1992) и установили корреляции между индивидуальной выраженностью этой черты и некоторыми аспектами экономического поведения. Так, оказалось, что респонденты, имеющие высокий балл по шкале материализма, также отличались стремлением к высоким денежным доходам, расточительностью, склонностью к импульсивным покупкам, любовью к предметам роскоши, завистью к богатству других и жадностью (они никогда не подают нищим и не делают добровольных пожертвований).

Рассел Белк вообще определяет материализм как совокупность трех личностных черт: зависти, собственничества и отсутствия великодушия (Belk, 1985). В его исследовании была поставлена задача выявить связь материализма с трудовой мотивацией. Поскольку для приобретения вещей необходимы деньги, Р. Белк предположил, что респонденты, отличающиеся высоким материализмом, стремятся много работать и много зарабатывать. Однако результат оказался неожиданным: респонденты, набравшие меньше баллов по шкале «материализм», отличались б'oльшим трудолюбием, чем «материалисты». Автор делает вывод о том, что материализм приходит в противоречие с «протестантской трудовой этикой», в соответствии с которой работа является добродетелью лишь в сочетании с бережливостью и скромностью. Для материалиста же работа — лишь одно из возможных средств удовлетворения своей потребительской страсти, и они не отрицают возможности других путей обогащения (удачи, преступления и даже чуда).

Американский социолог Рональд Инглхарт определяет материализм более широко: он рассматривает его как «хроническое предпочтение потребностей низшего уровня (материальный комфорт и физическая безопасность) высшим потребностям, таким, как самовыражение, чувство принадлежности, эстетические потребности и качество жизни» (Inglehart, 1990, pp. 66–68). Инглхарт задается вопросом: почему одни индивиды и общества более склонны к материализму, чем другие? Согласно его теории, если человек развивается в экономически скудной среде, он интериоризирует чувство экономической тревожности. Когда такой человек вырастает, он стремится избавиться от этой тревожности, и именно это заставляет его ставить на первое место материальные ценности. И наоборот, люди, выросшие в достатке, усваивают убеждение в том, что деньги — это не та проблема, о которой следует сильно беспокоиться.

Р. Инглхарт подчеркивает, что связь между благосостоянием и материализмом не может быть прямой. Имеет значение именно субъективное ощущение прочного достатка или, наоборот, ощущение шаткости своего экономического положения. Эта гипотеза была подвергнута эмпирической проверке (Ahuvia, 2002). Оказалось, что ощущение материальной нужды, пережитое в детстве, положительно коррелирует с материализмом как личностной чертой, измеряемой по шкале Белка, но слабо связано с материализмом как совокупностью жизненных убеждений, измеряемых по шкале Рихнис и Доусона. Автор объясняет это тем, что личностные черты формируются на основании глубоких аффективных следов, оставленных переживаниями детства, а убеждения больше связаны с когнитивным усвоением ценностей своей социальной группы.

Одна из наиболее модных проблем, обсуждаемых в последние годы американскими психологами, касается взаимосвязи между материализмом и так называемым субъективным благополучием или чувством общей удовлетворенности жизнью. Большинство исследователей сходятся в том, что зависимость между ними должна быть обратной: то есть чем больше человек озабочен материальными проблемами, тем он несчастнее (Belk, 1985; Richnis & Dawson, 1992). По данным многих исследователей, материализм негативно коррелирует как с общей удовлетворенностью жизнью, так и с удовлетворенностью отдельными сферами жизни: семьей, друзьями, уровнем дохода и карьерой.