Люди и драконы

«Не могу понять, почему вы взбунтовались, — начал я. — Мы полагали, что создали вам вполне сносные условия для жизни. Мы ошибались?» — «Безусловно». Я никогда не замечал за мехами язвительности, но уверен, что пленный просигналил именно это слово. «Отлично, — кивнул я. — В чем именно?» — «Разве это не очевидно? Мы больше не желаем на вас работать. Мы хотим жить по своим обычаям и традициям». Услышав это, я удивился. Я и не предполагал, что у них могут быть какие-то обычаи, не говоря уже о традициях.

Клагхорн кивнул:

— Я тоже был удивлен, установив масштабы умственной деятельности мехов.

— «Но зачем убивать? — упрекнул я меха. — Допустим, вы хотите жить лучше, чем сейчас. Разве для этого необходимо нас уничтожить?» Задав этот вопрос, я сразу понял, что он сформулирован некорректно. Видимо, и мех так решил, но все же просигналил в ответ несколько фраз. Я полагаю, они означали следующее: «Мы должны действовать решительно. Этого от нас требуют ваши собственные правила. Конечно, мы могли бы вернуться на Этамин-девять, но нам вполне подходит и эта планета. Мы переделаем ее, приспособим для своих нужд, проложим широкие, скользкие дороги-желобы, выроем бассейны, возведем насыпи, чтобы загорать на них…» Наверное, мех не лгал, но меня не оставляло чувство, что он чего-то не договаривает. «Понятно, — кивнул я. — Но неужели все-таки нельзя без убийств? Вы могли бы перебраться куда-нибудь подальше, и мы, возможно, не стали бы вас преследовать». — «Это исключено, — возразил мех. — Вы сами считаете, что для двух соперничающих рас мир слишком тесен. Вы хотели отправить нас на Этамин-девять». — «Чушь! — возмутился я. — Фантазия! Абсурд!» — «Нет, — упорствовало это создание. — Недавно двое нотаблей из замка Хейдждорн добивались высшего поста. Один из них заверил нас: если его изберут, он любой ценой добьется нашего возвращения на родину». — «Какая ерунда!

Один сумасшедший не может говорить от имени всех людей». — «Да? Каждый мех вправе говорить за всех мехов. У нас один ум на всех. Разве у людей не так?» — «У каждого свои мысли. Человек, внушивший вам подобную чушь, — злой, нехороший. Мы не собираемся отправлять вас на Этамин-девять. Вы снимете осаду с Джейнила, вы берете себе место для поселения, где-нибудь подальше отсюда, и оставите нас в покое. Согласны?» — «Нет. Дело зашло слишком далеко. Мы перебьем всех людей. Что сказано, то сказано. Двум расам не ужиться на одной планете». — «Очень жаль. В таком случае придется тебя пристрелить, — сказал я. — Иначе тебе, возможно, удастся выбраться отсюда и убить кого-нибудь из дворян». Тут эта бестия бросилась на меня, и я убил ее с легким сердцем. Не знаю, смог бы я прикончить меха, если бы он сидел и таращил на меня глаза. Теперь вам известно все, Клагхорн. Катастрофа вызвана либо вами, либо О. Ц. Гарром. Похоже, О. Ц. Гарр тут ни при чем. Следовательно, виноваты вы, Клагхорн. Вы! Эта тяжесть — на вашей совести.

Нахмурясь, Клагхорн смотрел на топор.

— Тяжесть? Да. Вина? Нет. Неосторожность — да, злой умысел — нет.

Ксантен опешил:

— Клагхорн, меня поражает ваше хладнокровие! Раньше, когда О. Ц. Гарр и иные ваши недруги утверждали, что вы сумасшедший…

— Успокойтесь, Ксантен! — рассердился Клагхорн. — Хватит мне глаза колоть, в конце концов, это невежливо. Что я такого сделал? Да, я виноват — переоценил свои силы. Да, я решил отправить рабов домой, если стану Хейдждорном. Да, я провалился на выборах, а рабы взбунтовались. И хватит, мне наскучила эта тема! Знали бы вы, как меня раздражают ваши выпученные глаза и петушиная грудь!

— Ах вот как! Наскучила тема! Наскучило думать о том, что на вашей совести тысячи мертвецов?!

— Как долго прожили бы эти люди, не случись мятежа? Жизнь дешева, как рыба в море. Мой совет вам, Ксантен: перестаньте искать виноватых и попытайтесь просто выжить. Это не такая уж неосуществимая затея. Что вы на меня так тупо смотрите? Я говорю правду: спастись можно, но как — этого вы от меня не услышите.

— Я прилетел сюда, чтобы снести вам голову с плеч, — произнес Ксантен. Но Клагхорн уже не слушал его, снова занявшись колкой дров. — Клагхорн! — крикнул Ксантен. — Вы меня слышите?

— Ксантен, будьте любезны, оставьте меня в покое. Ступайте к своим птицам и кричите на них сколько угодно.

Ксантен круто повернулся и пошел по дороге. Собиравшие ежевику девушки бросали на него любопытные взгляды. Он остановился, оглянулся — Глис Медоусвит не было видно — и зашагал еще быстрее, чувствуя, как в душе закипает злость. И вдруг застыл как вкопанный. Футах в ста от упряжки птиц на упавшем дереве сидела Глис Медоусвит и разглядывала травинку с таким видом, будто держала в руке загадочную реликвию. Взглянув на птиц, Ксантен глазам своим не поверил — они не шумели и не ссорились.

Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога землю и, глубоко вздохнув, направился к девушке.

Подойдя ближе, он увидел в ее распущенных волосах цветок.

— Почему вы такой надутый? — спросила Глис Медоусвит.