Люди и ложи. Русские масоны XX столетия

Прием мой был назначен на 27 апреля. В этот день заседал еще третий кадетский съезд. Мне было назначено явиться в редакцию газеты «Страна» на Невском, дом 92, ровно в два часа. В передней встретил меня Кедрин, чтобы я не мог больше никого видеть, и провел через коридор в одну из последних комнат. Я знал, что прием в масонство сопряжен с тайным ритуалом, но в чем он состоял, мне не было объяснено, т. к. это составляет тайну для всех. Рассказывают про масонов всякие сказки о приеме, все это чистый вздор. Напротив, прием, должен я сказать, производит сильное впечатление и основан на очень логическом принципе. Он совершается тайно, вступающий не знает до последней минуты, пока он не принят, кто такие другие масоны, и кто его принимает. Это чрезвычайно важно на случай, если кто не принят, чтобы он не мог никого назвать. Самый прием имеет целью узнать человека, вызывая его на полную откровенность. Оставив меня одного, Кедрин удалился и, вернувшись, передал мне лист бумаги, на котором были написаны вопросы. Я должен был письменно на них ответить. Когда ответы мои были готовы, просмотрены и найдены удовлетворительными, то мне были завязаны глаза и какие-то двое увели меня в другую комнату. Проделан был весь ритуал приема, который отнял два часа. Должен сказать, что самый допрос производит страшно сильное впечатление, получается какое-то особое настроение, какое-то желание отвечать на все с полной искренностью. Настроение такое приподнятое, что только человек совершенно испорченный может кривить душой, и не быть искренним в своих ответах. Словами нельзя этого выразить, это надо самому испытать, чтобы понять, что происходит с человеком. Такое же мнение я слыхал от других, когда они принимались.

Объявив и поздравив меня по положенному ритуалу со вступлением в масонство, каждый из присутствовавших трижды поцеловался со мной. Когда я увидал близко знакомых лиц, я был очень удивлен, ибо по голосам я никого не мог узнать. Принимал меня М.М. Ковалевский, в качестве мастера-наместника, а затем присутствовали доктор Баженов, Кедрин, проф. де Роберти, Маклаков и доктор Лорис-Меликов. С открытием I Гос. Думы и клуба К.-Д. все так были заняты, что ни о какой организации не приходилось думать, и это, надо признаться, большая ошибка, что никто о дальнейшем не думал. Я твердо решил еще тогда, что когда все наладится и войдет в нормальную колею, (нужно будет) заняться серьезной организацией масонства. Мне всегда представлялось, и сейчас в этом убежден, что только при надлежащей организации масонов и, конечно, при твердом решении участвующих подчиниться масонской дисциплине, возможно достигнуть каких-нибудь реальных результатов. Этому может служить примером Турция, Португалия. Без войска никакая революция, никакой переворот немыслим, а пропагандировать войско, главным образом офицеров, можно только при посредстве масонов, а не подпольной литературой, которая вовсе не в духе русского офицера. Сейчас же после роспуска I Думы, я переговорил со всеми, и все согласились со мной, что надо начинать действовать. Первым делом послан был в Париж список наших имен с заявлением, что мы решили действовать и принимать новых членов. С декабря 1906 г. очень регулярно начали у меня собираться для приема новых членов. Были приняты профессора Гамбаров, Иванюков, Бороздин, Павлов-Сильванский, доктор Жихарев, барон Майдель, Маргулиес, Щеголев, Немирович-Данченко, Тираспольский, Макаров, Демьянов, Переверзев, Геловани, Масловский, Аничков, Кальманович, полк, гвардии Измайловского полка Теплов, граф. Орлов-Давыдов, Морозов, Колюбакин, Антоновский, Гольм, Свечин, Кармин. Намечание и прием делались с большим разбором. Хотя мы всех этих лиц хорошо знали, но тем не менее предварительно поручалось двум навести справки и только после обсуждения добытых сведений поручалось кому-нибудь сделать намеченному лицу предварительное предложение вступить в масонство. Когда число вступающих стало увеличиваться, то был возбужден вопрос о легализации. Принадлежа к французскому масонству, нужно было просить легализацию в Париже. Сделать это надо было чрезвычайно тайно, и потому ждали случая, когда кто-нибудь из масонов, известных Великому Востоку Франции, поедет в Париж. Весной 1907 г. предварительные переговоры было поручено вести Кедрину и Ковалевскому. Ковалевский, вернувшись осенью, привез два патента, которыми ему разрешалось открыть ложи в Петербурге и Москве, но разрешения эти были не от главного масонства Великого Востока Франции, а от единственной ложи Шотландского рита. (Б. не переводит французское слово rite, которое значит Устав или Послушание – Н.Б.), Таким результатом поездки Ковалевского все остались недовольны. Нам было желательно, во-первых, сношений с Великим Востоком, и затем приезд уполномоченных для настоящей легализации. Кедрин же ничего не мог устроить, т. к. Ковалевский заявил ему в Париже, что им все устроено.