Люди и Нелюди

Она просто рассказывала, как зародилась математика. Откуда пришли все цифры и знаки, и это все целый урок. В целом я получил удовольствие, но странное это оставило у меня впечатление. Поэтому после не стал отказываться от собрания. По двум причинам: во-первых, я никуда не иду с ней, урок у нас здесь же, в классе. Во-вторых, меня не поймут одноклассники за стремление побыстрее остаться с Натали Сергеевной на ее занятия.

Поэтому отсидел честно двадцать минут и потом с видом великомученика, идущего на костер… Кстати, не поверите, здесь, в столице, есть такой памятник великомученику, и на него ежегодно возлагается букет цветов, название не помню, что-то с памятью связано. Сам император возлагает вот, если что. Вот, вспомнил, великомученик Фанулий.

Памятник Фанулию, дворянину родовому, но, скажем, сильно обедневшему. История простая до крайности: к нему, «великомученику родовому Фанулию», залез грабитель. Ограбил и убил зачем-то его жену, но вынести ничего не успел, а спрятал хозяину все под кровать. Вроде, испугался и потом и сбежал без ничего, а стража пришла и потащила дворянина якобы за убийство жены на костер, не особо разбираясь, кто виноват. Когда костер догорел, пришел вор и во всем покаялся. По-моему, большего дебилизма я не встречал, хотя да, наш мексиканский сериал в двести пятьдесят серий – там и покруче ахинея бывает. Так вот дальше: его даже не сожгли за это, его наказание было – ходить до конца дней своих и всем рассказывать, в чем он виноват, и каяться пожизненно.

Вся эта история, как по мне, шита белыми нитками, но всем почему-то нравится здесь, и в императорском театре даже спектакль идет каждый год на эту тему.

Там такая любовь, я сам не был, но память Витоли прошерстил. Он три раза был, во как парня-то цепляло, это Витоли, любителя и фаната фут… боло. Я не думаю, что и с остальными дворянами и тем более дворянками по-другому.

Пришел к Натали Сергеевне, она сидела одинокая и грустная.

Стал спрашивать:

– Что случилось? Вроде, нормально все было, может, опять на флоте потери?

– Мой план не удался, – вздыхает.

– Почему?

– Мне с сегодняшнего дня запретили ставить отметки ниже пяти.

– А если не знает кто? – задаю уточняющий вопрос.

– Просто не ставить оценку и все. Поэтому я ничего не могу сделать, обидно вот, – разводит руками.

Я сам строил планы и даже был солидарен с Натали Сергеевной в спасении, да и чего греха таить, и сам же туда не хочу – и что делать? Ведь математика – это единственный профильный предмет, отрицательная отметка по которому учитывается на экзамене при поступлении в мореходку.

Стал расспрашивать, сколько времени реально осталось.

Натали Сергеевна: «Я под подпиской, понимаешь? Я не могу говорить».

«А и не надо, – я отвечаю, соглашаясь. – Я просто спрашиваю: как вы думаете, до нового года ребята досидят в школе или уйдут куда-нибудь? Это же я ничего не спрашиваю, мне же интересно просто, вот и все».

Она улыбнулась: «А, – говорит, – некоторые и после, но большинство только». «– Ну и ладно, – говорю, – будут мои коллеги».

– Дурачок, – ворошит опять мои волосы Натали Сергеевна.

– Почему дурачок? Я вот думаю, кто мне запретит бросить школу и вот взять и уйти в академический отпуск.

– Куда-куда уйти? – она озадаченно-удивленно.

– Ну из школы, – отвечаю – и что я такого сказал, или здесь не так? – Я могу уйти из школы.

– В общем можешь, но родителям что скажешь? – уже заинтересовалась.

– Ну хочу в мореходку вот и бросаю перед ней, пойду по миру вот, э, к энерджазинам съезжу или сплаваю.

– Глупый, во-первых, ни один родитель не заберет ребенка без особого требования, просьбы и причины. Школьника тем более из предвыпускного класса. Так что план хорош, но невыполним. Я вот сама придумала: буду просто читать лекции. Я в институте такое читала старым маразматикам, – чему-то грустно улыбается, – бывшим великим ученым, но за давностью лет, скажем, немного выжившим из ума, – делится своим прошлым Натали Сергеевна.

– Расскажешь?

– Да, если ты хочешь.

– Да, – я, уже довольный беседой, почти трясу головой.

– Понимаешь, в институте, институт-то императорский, – задирает палец, – иногда приезжали старые профессора и бывшие академики. Они хорошие люди, но пожилые и прямо сильно пожилые люди, за сто по крайней мере всем было.

Там был даже изобретатель парового двигателя, самого первого, представляешь, сколько ему лет… было.

Был изобретатель громкой связи и много чего, только они уже ничего не могли, а многие ничего и не понимали уже. – Что-то вспоминая: – Да по «вещателю» я от него ничего и не добилась, хоть и хотела, он такой, такой… никакой он в общем был уже.

Вот для таких я и писала, а главное, потом и читала лекции им, потому как больше никто не хотел. Это ведь вранье, это не работа и не учеба. Это недостойное дворянина занятие, а я читала, меня сначала заставляли, а потом, вроде, и втянулась и привыкла вот как-то.