Девушка вылитый портрет матери. Только губы чуть полнее, выражение рта решительнее. Брови сведены в одну нитку. Лоб нахмурен.
Третья-худенький подросток, она закрыла личико ручонками в ожидании выстрела. Не могла смотреть в лицо убийцам.
И красноармеец. Юноша с высоко поднятой головой и стиснутыми зубами.
В бою под этим селом он был ранен. Танк противника с простреленным перископом и подбитой гусеницей - вот цена, которую^ он взял за свое ранение. Обливаясь кровью, он дополз до крайней хаты и постучал в дверь. Необычайное напряжение сил, огромная .потеря крови лишили его в этот миг сознания.
Когда он очнулся, девичья рука гладила голову. Слезинки падали ему на лоб, обжигали его.
- Мы тебя не отдадим! - услыхал он над собой чьи-то тихие слова.
В забытьи юноша не различал красок дня и ночи, смены голосов и рук, которые заботились о нем.
Однажды он прижал к груди руку пожилой женщины и сказал:
- Мама, мама моя!
И женщина, не отнимая руки, всхлипнула и, поднеся платок к глазам, сказала:
- Чего тебе, сынок?
В другой раз он, держа в руке пальцы девушки, назвал ее чужим именем. Она откликнулась на это имя:
-Да, да, это я, милый!
- А где ж сестренка? - спросил раненый. И другая засияла над ним своими карими лучистыми глазенками.
- Я здесь, братик! Выпей молока, не то я рассержусь.
В конце ноября 1941 года их вывели на улицу и расстреляли.
Было холодное зимнее утро. Тучи заволокли небо. Дул сильный ветер. Падал снег. В степи вихрилась поземка.
Им разрешили надеть зимнюю одежду-теплые платки, фуфайки, валенки.
Староста уже пригнал к месту казни стариков, женщин и детей.
Красноармеец не мог идти. И женщины, обняв раненого, помогли ему спуститься по ступенькам вниз.
- Дедушка, она училась со мной в одном классе, - послышался в толпе прерывистый возглас.
- Она закончила свое образование! - глубоко вздохнул в ответ старик.
Раздался оглушительный залп, и все упали. Еще залп, и в сумрачной толпе послышался душераздирающий плач.
- Так будет с каждым, кто осмелится скрывать у себя русских солдат! объявил обер-лейтенант.
Староста, расправив бороду, подошел к трупам.
В толпе закашляли, запричитали, закряхтели.
- А ну, расходись! - гаркнул староста. - Еще насмотритесь.
Приказано не хоронить. Расходись, жители!
И люди, низко опустив головы, пошатываясь, разбрелись.
Вот рассказ о том, что произошло в армянском селе-Большие Салы под Ростовом.
Я это свидетельствую.
Я видел эти мертвые тела, когда наши войска вошли в село. Их имена после войны запечатлела мраморная доска на сельском Доме культуры рядом с именами фронтовиков односельчан, не вернувшихся с войны. Имя рядовой колхозницы Исхуки Мацуковны Берберян и ее дочерей Вартитер и Аракси.
Вартитер была комсомолкой. Окончив, техникум культурно-просветитеЛьной работы в Ростове, она заведовала в родном селе библиотекой, руководила клубной самодеятельностью.
Фамилия Берберян по-русски означает Богатыревы.
1941
КОМСОРГ РУДЫХ
После оглушительной бомбежки Рудых не узнал местность: горы рыхлой земли веером вздымались над гигантскими, похожими на вулканические кратеры воронками. Оглохшие от разрывов бойцы выглянули из окопа. И первое, что они сделали, - посмотрели назад: цел ли город? По-прежнему виднелись очертания его белых зданий. Только после этого бойцы стали рассматривать друг друга. Их лица и гимнастерки были запачканы землей, но никто не пострадал, это было поистине удивительно.
- Что, взял, барбос? - устремив взгляд в небо, подбоченясь и торжествующе улыбаясь, крикнул высокий молодой связист Ратников вслед удаляющимся самолетам.
Но тут все обратили внимание на горизонт. "Танки!" - крикнул кто-то. Некоторые бойцы побледнели. Заметнее всего испуг отразился на лице Ратникова.
Рудых успокаивал бойцов. Он был родом из Сибири, работал там в селе на тракторе. Он был старше остальных бойцов, приземист, коренаст, брови его выцвели от степного солнца. Губы тонкие и плотно сжатые, что придавало его круглому лицу сосредоточенное выражение.
Да, он оказался старшим среди этой разношерстной группы бойцов -связистов и разведчиков разного рода войск, которые до неприятельской бомбежки находились в ничейной полосе, а затем укрылись в оставленных пехотой окопах, чтобы переждать бомбежку, длившуюся пять ночей и дней, и присоединиться к своим.
- На танках черно-красные флажки! Видите, развертываются...
Один идет прямо на нас! - послышался чей-то возглас.
Раскачиваясь, как корабль во время килевой качки, будто кланяясь и осторожно обходя воронки, танк подошел к окопу. - Бойцы затаились. Приподнялся люк башни, и оттуда ^показалось длинное смеющееся лицо. Помахав рукою в кожаной перчатке, танкист крикнул:
- Здравствуй, рус! С праздничком вас!
Не получив ответа, он скрылся, как скрывается улитка в своей раковине. И через несколько секунд танк изрыгнул пламя.
- Молчите! - сказал Рудых. - Это он допытывается, есть ли кто-либо в окопе или нет никого.
И опять высунулся немец и, маня рукой, воскликнул:
- Рус, сдавайс!