Люди и праздники. Святцы культуры

Иначе и быть не могло. Другой непознаваем, потому что познанный Другой становится своим. Чужой разум трансцендентен нашему. Недоступность – субстанциональный атрибут Другого. Именно поэтому мы и не можем оставить его в покое. Вызов, который бросает человеку возможность нечеловеческого, и есть основное содержание нашей духовной истории. Только в контакте с запредельным мы можем описать себя. Выход из этого тупика лишь в том, чтобы отменить Другого вовсе, признать непостижимое несуществующим. Но именно этого Лем нам не дает сделать, сталкивая своих героев с непреложным фактом встречи.

Исходная ситуация определяет параметры проблемы, которую ставит перед человеком явление чужого разума. Раньше мы предполагали возможность Другого, теперь знаем о нем и никогда не забудем. Контакт самоценен. Любые знания, добытые в общении с чужим разумом, не могут сравниться с тем опытом, который дает единственный и решающий факт открытия этого разума. Человек только тогда перестанет быть мерой вещей, когда он встретится с нечеловеком. Контакт – это конец такому невыносимому одиночеству, что человек никогда его и не выносил, тайно или явно окружая себя богами.

Однако ценность контакта определяется только тем, что чужой разум будет действительно чужим. И с этим фантастике труднее всего справиться. Обычно ее авторы просто переписывают нашу историю, моделируя встречу по прецеденту. Сценарий ее строится по испытанной в Новом Свете схеме: другие либо выше нас, либо ниже. В первом случае роль индейцев играем мы, во втором – они. При таких условиях контакт – процесс установления паритета, в том числе, как это принято в “космической опере”, и с помощью кулачного боя. Но Лем выводит контакт из зоны агона, лишая участников способности к общению. Война, как и дружба, предусматривает общность интересов. У Лема мы не знаем, чего чужой разум хочет, свой, впрочем, – тоже (если мы не отвечаем за наше подсознание, то кто отвечает?).

Главная коллизия у Лема связана с тем, что контакт невозможен, но он все-таки происходит. Не найдя общего языка, стороны, сами не понимая как, влияют друг на друга. Плод их встречи – перемены, причем – обоюдные. В этом ключ к “Солярису”.

16 сентября Ко дню рождения Би Би Кинга

В Мемфис, столицу афроамериканской музыки, Кинг приехал на попутной машине. В кармане у него бренчали два с половиной доллара мелочью, заработанные игрой на перекрестках городка Итта Бена, где теперь открылся Музей Би Би Кинга. Другими словами, корни его гения уходят в родную для блюза почву черного Юга.

Самая романтическая история в жизни Кинга произошла в середине 1950-х, когда в одном из бесчисленных ночных клубов, где Кинг давал очередной концерт, вспыхнула жестокая драка из-за женщины по имени Люсиль. В суматохе начался пожар. Выбежав на улицу, Кинг вернулся в охваченный пламенем зал за любимой гитарой. С тех пор все его гитары носят одно, известное всем поклонникам имя: Люсиль.

Научив гитару, как другие – скрипку, человеческому голосу, Кинг с каждой Люсиль выступал дуэтом. Пытаясь втолковать природу этих интимных отношений посторонним, он говорил: “Когда я пою, то мысленно играю. Когда я замолкаю, вместо меня поет гитара”.

Его манера игры – с четким музыкальным синтаксисом, громкими аккордами, мягкими вибрато, виртуозными каденциями на одной струне и “гнутыми”, как говорят в мире блюза, нотами – стала основной в рок-музыке. У Кинга учились все – от Джорджа Харрисона до Эрика Клэптона и Боно. А сам он учился у блюза.

Наиболее элементарная джазовая форма, блюз слишком прост, чтобы поддаваться фальсификации. Естественный, как выдох, он часто включает в себя горький вздох, рифмующийся с незатейливыми, повторяющимися и незаменимыми словами.

Как кино, джаз – сравнительно новое искусство. Наша культура еще помнит, когда его не было, и не забыла, когда он появился. Среди нас еще жили отцы-основатели, патриархи джаза. И, может быть, главным из них был Би Би Кинг. Кстати, Кинг – не прозвище, не титул, а настоящая фамилия. Любители джаза зовут его не “королем”, а “послом” блюза во всем благодарном мире.

21 сентября Ко дню рождения Юза Алешковского

В нашем, да и в следующем поколении песню Алешковского “Товарищ Сталин, вы большой ученый” знали все еще тогда, когда она казалась народной и не имела автора.

Короля играет свита, и в этом случае ее роль исполняли выдающиеся авторы. Жванецкий им восхищался. Битов считал, что Алешковского надо печатать в “Литературных памятниках”. Ну а Бродский дал Алешковскому лапидарную оценку, которую можно высечь на памятнике: “Моцарт языка”.