Люди и призраки

Обалдевший Пассионарио медленно обернулся и тихо ахнул, увидев, как совершенно живой и весь перебинтованный Кантор виснет на перилах, пытаясь самостоятельно спуститься по лестнице.

— Любимый, ну зачем же из-за этого так психовать, — попыталась урезонить его Ольга, подбегая и подставляя плечо, чтобы он смог опереться. — Да фиг с ним, какая тебе разница, сам он написал, или нет? Стоило из-за этого так надрываться? Ты же мог упасть! Успокойся, пожалуйста. Пойдем, я отведу тебя в кровать.

— К хренам собачьим кровати! — проворчал Кантор, видимо, из последних сил. — Ты, засранец, подай мне палку! И помоги спуститься! Сидишь, хлебальник разинул, не видишь, даме тяжело?

— Кантор! — судорожно выдохнул Пассионарио, осознав, наконец, что перед ним действительно живой Кантор и что минуту назад его самым реальным образом перетянули по спине увесистой тростью. Он подхватил эту трость, без которой его воскресший соратник теперь не мог стоять и вис на перилах, и бросился вверх по ступенькам. — Кантор, ты жив! О, небо, какое счастье, ты жив!

— Спина! Мудак! — взвыл Кантор, вырываясь из его объятий. — Больно же, придурок! Уйди! Что ты ко мне целоваться лезешь, мать твою, извращенец, папин сын! Тьфу на тебя! Убери от меня на фиг свои слюни и сопли!

Любимый вождь поспешно отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от очередного удара трости, которую разгневанный Кантор, едва получив обратно, тут же поспешил пустить в дело. Промахнувшись по цели, бедняга чуть не загремел с лестницы, поскольку его по инерции занесло вперед, и едва устоял на ногах, успев вцепиться в Ольгу.

— Прекрати скандалить! — потребовала та. — И успокойся, наконец! Тебе же нельзя еще вставать!

— Можно, — упрямо возразил Кантор, — просто у меня не получается… Помоги мне дойти до дивана, я с вами немного посижу… Или полежу… Ты зачем зарисовался перед девушками, придурок? Хочешь, чтобы с тебя шкуру спустили за нарушение конспирации? И на кой хрен ты напялил мою сережку и врешь тут напропалую что попало?

— Кантор, не сердись, — попросил Пассионарио, вытирая слезы умиления. — Я ничего не нарушал, меня послали… мне поручили…

— Наверное, тебе поручили повидаться со мной, а не распускать тут хвост перед дамами! Ты что, не знал, что здесь живет Азиль, и что она тебя непременно узнает? Не мог потихоньку, ночью или там…

— Да нет же! Мне поручили вовсе не с тобой повидаться, все же думали, что тебя убили… Мне велено было навестить твою девушку и… ну, ты же сам просил…

— Я, помнится, вовсе не тебя просил, — ворчливо отозвался Кантор, располагаясь на диване спиной кверху.

— Я знаю. А вот он поручил это мне.

— А ты, вместо того, чтобы сделать то, что тебе поручили…

— Я не смог. Я подумал, так будет лучше…

— Подумал он! Я вот твоей… даме расскажу, как ты тут перед другими рисуешься! И что это ты на себя напялил?

— Расскажу, если перестанешь ругаться. В конце концов, я твой начальник, поимей хоть немного уважения и не позорь меня перед дамами.

— Уважения? А ты его заслужил, товарищ начальник? Мало тебя наставник пи… — Кантор оглянулся на дам и поспешно поправился: — бил в молодости за нездоровую склонность к плагиату, позор всего отдела пропаганды! Не способен сам приличную музыку писать, покупай, как порядочные поэты делают, а воровать нечего.

— А ты откуда знаешь? — недовольно отозвался товарищ начальник.

— А вот знаю, — проворчал Кантор и замолк, уложив голову на диванную подушечку. Видимо, он, наконец, выдохся и сил ругаться дальше у него не осталось. — Сережку отдай, бард недоделанный.

— Да пожалуйста… Вот, бери. Я же не знал… Я ее на память взял… Только не надевай сразу, хоть водкой прополощи, у тебя же ухо разорвано, еще инфекцию занесешь…

— Давай мне, я сама прополощу, — протянула ладошку Ольга. — И все-таки, не худо было бы объяснить, в чем дело. На этот раз честно. Кто кому чего поручил и кого о чем просил.

— Видишь ли, — вздохнул Пассионарио, опуская сережку в протянутую ладонь. — Кантор просил своего друга и наставника сообщить тебе, если с ним что-то случится. Вот с ним и случилось… Наверное, сама знаешь, раз он здесь. А поскольку мы считали его погибшим, то этот самый друг и наставник послал меня, чтобы я тебе сообщил… Но я не смог. Подумал, что лучше будет солгать… прости, пожалуйста. Я больше не буду обманывать и присваивать чужие произведения. Я действительно услышал эту пьесу в другом мире, и она мне понравилась. А теперь, если желаете, могу исполнить что-нибудь действительно свое, Кантор не даст соврать.

— Постой, — приподнял голову Кантор. — Когда это ты бывал в другом мире? Когда потерялся в начале весны?

— Нет, вот только что. Дело в том, что я опять… потерялся. Но на этот раз попал в цивилизованное место, где живут люди.

— И долго ты там был?

— Да дня три…

— А кто-нибудь уже знает, что ты нашелся?

— Еще нет. Я… видишь ли… я опять крупно поругался с… ну, все с тем же человеком, что и в прошлый раз… Только на этот раз я действительно со всех сторон виноват, и мне стыдно и боязно показываться ему на глаза. Я напился и так с ним поскандалил…