Люди и руины

По мнению некоторых из вышеуказанных «китаефилов», в основании маоистской доктрины лежит «национализм». Однако даже не упоминая того, что впервые национализм утвердился как «ересь» с Тито и достаточно успешно процветал среди прочих сателлитов СССР, любители Мао пренебрегают более существенным фактом: в маоизме, вне всяких сомнений, речь идет о коммунистическом национализме. В его основе лежит коллективистское понимание нации как массы или даже орды, по сути мало отличное от концепции якобинцев. Когда Мао выступает против усиления партийных бюрократических структур, проповедуя прямую связь с «народом», когда он говорит об «армии, единой с народом», повторяя хорошо известную формулу «тотальной мобилизации», его вдохновляет почти тот же дух или пафос массы, который царил во время Французской революции, levee des enfants de la Patrie (франц. строчка из Марсельезы, доcл.: «Вставайте, дети Отчизны» — прим. перев.); между тем как двучлен масса-вождь, («культ личности», подвергшийся критике в пост-сталинистской России и возродившийся в еще более боголепном почитании Мао, ставшего идолом фанатичных китайских масс), повторяет один из наиболее спорных аспектов тоталитарных диктатур. Коммунизм плюс национализм: прямая противоположность высшей, иерархической и аристократической концепции нации.

Но если для «китаефильских» кругов, не желающих считать себя марксистами, привлекательна именно эта формула, то непонятно, почему бы им лучше не обратиться к национал-социалистической доктрине, где этот двучлен выражался формулой «Fiihrer-Volbgemeinschaft» (вождь + национальная общность). Мы говорим здесь именно о «доктрине», поскольку на практике в Третьем Райхе эта установка в значительной степени была облагорожена влиянием различных элементов, связанных с пруссачеством и традицией Второго Райха. Данное замечание во многом относится и к «волюнтаризму», другой составляющей маоизма, которой в избытке хватало и в национал-социализме. Равным образом задолго до Мао появилась «активная концепция войны» как «средства утверждения и торжества собственной истины»; данная концепция была знакома всем великим европейским нациям до появления так называемых «отказников», распространения лицемерного пацифизма и угасания воинского духа и чести. Впрочем, имеет смысл более пристально приглядеться и прислушаться к тому, что говорит дословно сам великий Мао: «Мы боремся против несправедливых войн, преграждающих путь прогрессу, но мы не являемся противниками справедливых, то есть прогрессивных войн». Что здесь подразумевается под «прогрессом», вряд ли нуждается в пояснениях: всемирное торжество марксизма и коммунизма. Поэтому почему бы нам самим не воспользоваться «активной концепцией войны», но уже в целях нашей «справедливой войны», войны не на жизнь, а на смерть против мировых подрывных сил, предоставив другим изощряться в обличении «империализма», воспевании «героического Вьетконга», великодушного Кастро и прочем вздоре, достойном лишь того, кто успешно прошел «промывку мозгов», лишающую всякой способности к различению.

Рассмотрим остальные составляющие маоистского мифа. Считается, что маоизм рассматривает человека как творца истории и выступает против технократии в отличие как от СССР, так и от США. В «культурной революции» желают видеть позитивный нигилизм, так как она якобы стремится начать все с нуля. Но это пустая болтовня. Прежде всего, Мао обращается не к человеку как таковому, но к «народу»: «народ и только народ есть движущая сила, творец всемирной истории». Презрение к личности, к отдельному человеку в маоизме столь же сильно, как и в раннем большевизме. Известно, что в красном Китае частная жизнь, семейное воспитание, все формы личной жизни, включая даже секс (за исключением его простейших форм), подвергаются остракизму. Лозунгом является интеграция (на самом деле являющаяся дезинтеграцией) человека в охваченный фанатизмом «коллектив». Собственно говоря, знаменитая «культурная революция» — это революция против культуры. Культура, с традиционно западной точки зрения (как, впрочем, и с точки зрения традиционного Китая: достаточно вспомнить конфуцианский идеал жень, что можно перевести как humanitas (человеческая природа), и кюн-цюн, или «цельный человек», в противоположность сяо-жень, «человеку вульгарному», то есть понимаемая как самовоспитание, никак не связана с коллективом, но, напротив, отвергается им.