Люди и слепки

– Вот вы сказали, что новые люди должны вызывать у здешних старожилов любопытство. Может, оно и так, мистер Дики, но только часто получается наоборот. Живешь здесь, живешь, да и заметишь вдруг, что совсем отвыкла от людей. Я ведь, знаете, больше с маленькими слепками работаю. Вначале, честно признаться, они мне людьми казались. Детки ведь маленькие. Ну, а потом привыкла, что они хуже животного какого. В животном хоть какая-никакая душа есть, а эти… так… Глаза пустые, знают несколько слов – вот и весь разговор. Иной раз, кажется, и пожалела бы, да такие все они безмозглые, что только рукой махнешь.

Она выдавала себя, простая душа, уже тем, что так настойчиво подчеркивала тупость слепков. Я решил перевести разговор на другую тему.

– Но ведь люди-то здесь есть?

– Есть-то есть, – мисс Джервоне выразительно пожала плечами, и мне почудилась в ее жесте плохо скрытая стародавняя обидна. – Но докторам я не ровня. Я ведь всего-навсего медицинская сестра. К тому же почти все они женаты, и их клуши слишком все аристократичные, не интересно им с какой-то сестрой. Вот так и привыкаешь к одиночеству. Вроде среди людей, а словом перекинуться не с кем. Я ведь, знаете, тут целых восемнадцать лет.

– Чего ж вы не уехали? Насильно ведь тут, по-моему, никого из персонала не держат?

– Это верно, не держат. Но, знаете, тут все знакомо, жизнь идет заведенным порядком, а там, – она махнула рукой, – надо все начинать сначала. Да и отвыкла я…

– Наверное, и слепков все-таки жалко бросить?

Мисс Джервоне метнула на меня быстрый настороженный взгляд, и я понял, что старшая покровительница ни на секунду не расслабилась, не забыла об угрозе, которую она чувствовала в моем приходе, и все время была начеку, ожидая подвоха.

– Конечно, и их жалко. И квартирку эту жалко будет бросить. И климат, кажется, уж на что нелегкий, жара, да еще влажная, – и с тем жалко будет расстаться.

Она уже вполне совладала с нервами и теперь, кажется, извлекала даже удовольствие из нашей беседы.

– Знаете что, – вдруг сказала она, – если вечером, часов в восемь, вы свободны, приходите. У меня будут несколько человек. Сегодня у меня день рождения, – улыбнулась она. – Какой по счету – это неважно, я ведь все-таки женщина. – Она изобразила на лице кокетливую улыбку, и я содрогнулся.

– Спасибо, мисс Джервоне, я очень ценю ваше приглашение. Я уверен, мы будем хорошими друзьями, – я произнес это голосом, в котором было столько фальши, что он звучал твердо.

13

Короткие толстые пальцы доктора Халперна походили на сосиски, но прикосновение их было легко и уверенно. Сосиски скользнули по лбу Оскара, и пухлое сонное лицо доктора медленно сложилось в подобие улыбки. Он присел на стул около кровати.

– Как сегодня самочувствие?

– Как будто лучше, – неуверенно пробормотал Оскар.

– Ну, вот и прекрасно. Завтра произведем вам капитальный ремонт, заменим кузов.

– Доктор, а эта операция… необходима?

Доктор Халперн снисходительно улыбнулся.

– Если вы согласны жить с ампутированной правой ногой, с высохшей правой рукой, которой не сможете даже застегнуть брюки, и с одной почкой. Если же такая перспектива вас не устраивает, тогда операция неизбежна. Вы меня понимаете? Тут, по-моему, и думать нечего.

– Вполне, доктор. Я все это прекрасно понимаю, но… ведь мой… как его назвать… скажем, донор…

– Оставьте, мистер Клевинджер, – поморщился доктор, – вы слишком умны и развиты для этой чуши. Слепок – не человек. Он не имеет мало-мальски развитого языка, а следовательно, не мыслит. Он не осознает себя и поэтому не живет в нашем, человеческом, смысле этого слова.

– Да, но все-таки…

– Никаких «все-таки», молодой человек. Все, что вы говорите, чушь, дурное воспитание, остатки вбитого в нас веками ханжества, когда детей учат плакать над засохшим цветком и восхищаться войнами, в которых погибли миллионы людей. Уверяю вас, я не убийца. Если бы хоть на минуту у меня появились сомнения в том, что слепли похожи по своей духовной жизни на людей, я бы бежал отсюда в ту же секунду.

– Но ведь они могли бы стать людьми?

– Взрослыми уже нет. Если ребенок не усваивает язык с самого нежного возраста, потом научить его невозможно. Это известно уже давно, с первых достоверных случаев мауглизма.

– Мауглизма?

– По имени героя повести Киплинга Маугли. Но Киплинг ошибался. Ребенок, выросший в среде животных, никогда не сможет потом жить среди людей, как человек. Время упущено. То, чему человек научается в первый год своей жизни, нельзя усвоить, скажем, в десятый. Точно установленных случаев мауглизма всего несколько. И у врачей, педагогов и психологов уходили годы, чтобы научить человеческого звереныша хотя бы ходить на двух ногах и соблюдать элементарнейшие нормы общежития. Время упущено. Слепки – это маугли, безнадежные маугли…

– Но ведь они могли бы стать людьми, если бы вы искусственно не сдерживали их развития?