Люди из захолустья

И соображал: в самый раз теперь платок ей купить, и скорей, завтра же.

Если б только не Подопригора! При каждом появлении его у гробовщика неуемно-пугливо сжималось сердце.

А Подопригора наведывался в барак все чаще, все неотвязнее. "Прочухались главки-то немного", - на ходу однажды с издевочкой кинул Петр. Он и тут распрознал больше других: выловил в газете одну сурово-ругательную статейку и пояснил, что в ней говорится обиняками именно про мануфактурную заворошку. Уполномоченных, и самый профком жестко стегали сверху, по партийной и профсоюзной линии, за разгильдяйство, за недосмотр, за лежебочество в отношении культурной и воспитательной работы среди сезонников. Петр почитывал и запоминал для себя про запас.

Появляясь среди коек, Подопригора кивал тому, другому, кое-кого трепал за руку, но с гробовщиком - или случая не выходило? - не переглянулся, не поздоровался ни разу. Молодняк взметывался за уполномоченным в проходе, как листва за веткой. Даже робкий Тишка (с горечью примечал гробовщик) старался пристроиться позади чьих-нибудь плеч к нему поближе.

Подопригора, не снимая пальто, локтями наваливался на стол с красной бумагой. Кругом тесно, до духоты, сбивались десятка два барачных, тоже прилегали на стол, грудями Подопригоре на грудь, глазами в глаза. Все это были для него насельники будущего социалистического города... Длинношеий, кадыкастый парнишка тянулся сзади послушать, тянулся и прятался. Пугливые глаза его запомнились с того ералашного утра. Подопригора мысленно переносил парнишку в будущее, заставлял пройти там со смелым взором, с поднятой и светлой головой. Да, путь до такого был труднее, чем до дворцов над праздничной водой!..

После беседы однажды отыскал Тишку, обхватил за плечи, отвел в сторону.

- Ну, расскажи, как дела.

Тишка, не ожидавший, съежился под его могучей рукой. Он не понимал, о чем рассказывать, только хмыкал, льстиво улыбаясь. Однако Подопригора сумел выпытать подробно и про деревню, и про мать-побирушку, и про Игната Коновалова, и про то, что Тишка видел в жизни вблизи только деревянную телегу. Парень стоял перед ним ясной свечой.

- Погоди, ты грамотный?

- Грамотный, да не шибко.

Горячий был человек Подопригора! Вдруг воспылала в нем одна мысль, искусительная, необоримая. Парня выплеснуло сюда из недр огромного деревенского пролетариата. А что, если сразу оторвать нетронутую эту, дремучую душу от мужицкой родни? Перебороть его - не завтра, а сегодня же поставить хозяином над ошеломительными, могуче орудующими механизмами? Подопригору заранее обуяло нетерпеливое и злобное торжествование. Словно в отместку кому-то...

Хотел ли Тишка учиться? Конечно. На плотника бы.

- Нет, насчет плотничьего дела ты пока повремени. А вот у нас на строительстве тридцать грузовиков новых получают; организуются срочные курсы шоферов; это которые машинами правят. Так мы тебя для начала на грузовой работать выучим. А там, может быть, к другой машине поставим, похитрее. А дальше побачим: ты молодой, если учиться будешь, до инженера допрешь. Эх ты, феодал! Ну?

Тишка ничему не верил, корябал по столу черным ногтем.

- Н-не знаю...

- А ты подумай, подумай.

Около койки случился Петр. Тишка в смущении рассказал ему про разговор.

Тот посмеялся.

- А ты его больше слушай, дурья голова! Им только и дела - выдумывать что-нибудь, фокусы разные из людей выкомаривать. Ты уж сиди около дяди Ивана, как сидел, а то и от своего дела отошьешься... - и Петр внезапно окинул его злым глазом. - Ха, шоф-фер!

Тишка слушал, опустив голову. В первый раз за все время глумливый смех Петра как-то по-особенному уязвил его, расшевелил внутри что-то похожее на злобу, и в первый раз Тишке захотелось самому сказать в отместку Петру что-то каверзное, неприятное. И чутьем нашел, что сказать:

- А еще, дядя Петр, он мне обещал... - нарочно растягивая слова, Тишка украдкой следил за Петром, - обещал, слышь: "Потом тебя на инже-нера выучим"!

У Петра побелело около глаз. Даже не вымолвил ничего, лишь рассмеялся насильным, противным, кашляющим смехом, хуже, чем словами, опоганивая им только что сказанное Тишкой.

Тишка же ощутил от этого тайное и неизведанно-терпкое удовольствие.

...И еще поодаль, среди чащобы коек, проступал перед Подопригорой бородатый, сбычившийся, отдельно от всех притаившийся... Вот кому не было уже пути, да и других, наверно, исхитряется исподтишка ухватить, попридержать... Взор Подопригоры останавливался на мгновение на гробовщике с резким прищуром, - вспоминалось невольно то утро... И вспоминалось опять, как с неприятным удивлением заставал у Поли этого человека... Глаза нелюдимо потупленные, увертливые. Темень...

Однажды вместе вышли из барака Подопригора и Вася-плотник с товарищами. Как бы ни намаялась за день эта молодежь, какая бы метелица ни крутила на дворе, почти ни одного вечера не могли усидеть они в бараке: уходили, плутали компанией невесть где... И получилось так, что проводили они Подопригору. По дороге Вася-плотник пожаловался, что живется им немного темновато.