Люди из захолустья

- Например, вот. На некотором заводе рабочие во время обеденного перерыва выстроились в очередь перед табачным киоском. Вы знаете, что с папиросами у нас иногда бывает перебой. ("И не только с папиросами",хотелось добавить Соустину.) Так вот: киоск заперт, папирос нет, ребята, без малого сотни две человек, стоят. Перерыв кончился; стоят, не уходят. Только администрация дает повторный гудок: по цехам. Ребята берут киоск на плечи, идут в цех, ставят там киоск и опять выстраиваются перед ним в очередь. Через час, через два приехал грузовик с папиросами. Но ведь полдня рабочего пропало, разговоры... работа развихлянная... Чем плоха была бы телеграммка для белогвардейской газеты? Дескать, вот до чего рабочим у них невтерпеж, до чего надоело им трепаться со всякими карточками и недостачами! Потому что это только первая половина факта. А вот вторая: на другой день приехали на завод товарищи, поговорили, достали до огня, заворошился комсомол, такие чертовы пары развели на заводе,- правда, он еще не вышел, но выходит из прорыва, а ребят ночью приходится гнать из цехов чуть не силком! Значит, правда-то в том, чтобы увидеть, где и какие тут основные-то действующие силы, и вытянуть их... При чем же здесь очки? Правда, товарищ Соустин, только одна: это есть то, что является железной необходимостью для класса. Впрочем, вероятно, вы и без меня все это хорошо понимаете. Недаром этим словом назван и центральный орган нашей партии...

Соустин слушал, выцарапывая в своем блокноте какие-то узоры. В Зыбине сегодня было что-то невсегдашнее, возбужденное, удивляющее... Как будто он вдруг отбросил пустяки, выпрямился... Один из ведущих, незадумывающихся... И, может быть, дома у них с Ольгой счастливые перемены?

Соустин поднялся с места.

- А если такая вещь, товарищ Зыбин... В одной вчерашней газетке...- Он нелепо порылся в газетном ворохе на зыбинском столе, ничего не нашел и взволнованно махнул рукой.- Неважно. Там один автор написал злободневную заметочку о нехватке продуктов в магазинах. И знаете, к чему он все свел, что больше всего возмущает автора? Почему в магазинах нет конфеток кисленьких для рабочих! Он так и пишет, громы мечет: наш рабочий любит к чаю кисленькое! Наш рабочий! - Знакомая жаркая слепота бешенства вдруг скрутила Соустина, кидала по комнате.- Вы простите, товарищ Зыбин, знаю я эти кисленькие конфетки для простонародья, которые продавались на копейку по три штуки и которыми довешивали также мыло. А ведь сам этот сюсюкающий сукин сын, наверно, обожает кофе покушать в "Метрополе". Почему же для рабочего-то, для хозяина, смеет он негодовать только о кис-лень-ком?

Он задыхался, руки его тряслись. Зыбин тоже встал, наблюдая его с усмешливым и каким-то новым любопытством.

- Ну, пошляков и приспособленцев у нас достаточно. Кое-что вы верно сказали,- чтобы у рабочих был стол, как в "Метрополе". Но есть и левацкий грешок...- Зыбин шутливо посмеивался на прощанье.- Я вот тоже изредка захожу в "Метрополь".

Он протянул руку:

- Итак.- И внимательно посмотрел на Соустина:- А как у вас с Калабухом?

Соустин понял: после того случая ему предлагали защиту, если она нужна...

- Ничего.

- Ничего? Да... И почему же вы не сказали нам ни разу, что хотите учиться? Эх, химик! Наша редакция имеет связь со всякими институтами и всегда окажет вам содействие. Подумайте об этом.

Соустин едва не отшатнулся, изумленно пробормотав что-то. Ольга вдобавок выдала самое его сокровенное... На том и кончилась беседа. Беседа кончилась дружески, но осталось в памяти что-то хозяйское, предостерегающее, оно неотступно летело по снегам косыми тенями вагонов, столбами оконного московского света... оно досягало и до самого Мшанска.

Мшанск!

Неужели он в самом деле едет в Мшанск?

Последние пролеты пути, обнесенные глухою ночью, показались Соустину бесконечными. Не заносы ли? На каком-то разъезде не вытерпел, спустился из вагона,- нет, ночной снег лежал спокойно, сказочной, исчезающей из глаз ровенью. Просто-напросто сердце его, в ужасающем своем биенье, перегоняло часы, минуты... Но вот промахнула, кончилась лесная темень. Дальше равнина,Соустин угадывал ее в заоконной мути,- и по равнине бежит от Мшанска большак, и с большака сейчас видно, как выхватило поездные огни из-за леса.

Соустин вышел из вагона, поставил чемоданы на снег. Со стекольным дребезгом хлопала станционная дверь. Справа, сквозь снежную пыль, ясно светил фонарь. Бегущий вдоль вагона мужик в курчавой шапке вдруг остановился.

- Николай Филатыч, это вы будете? Я - Васяня, помните, маленьки-то вместе играли? Сестрица за вами выслала. Соустин радостно здоровался.

- Да, да...

- Вы в вокзальце обождите, а я к саням сбегаю, тулуп там для вас, валенки. Я минутой!