Люди как боги. Книга 2. Вторжение в Персей

– Павла Ромеро. На него возложены также функции историографа похода. Но, если ты возражаешь, мы подберем другого.

Я задумался. Взаимоотношения с Павлом были слишком сложны, чтобы ответить простыми «да» или «нет». Я не знал другого человека, столь резко отличавшегося от меня. Но, может быть, несходство характеров – это как раз то, что требуется для удачной совместной работы?

Вера спокойно, слишком спокойно, ожидала моего решения. Я улыбнулся. Я видел ее насквозь.

– Разреши задать один личный вопрос, Вера?

– Если о моих отношениях с Ромеро, то они сюда не относятся. Действуй так, словно Ромеро мне незнаком.

– Павел, вероятно, будет лучшим секретарем, чем я командующим. Я принимаю его с охотой. Теперь можно задавать щекотливые вопросы? Я никогда не вмешивался в твою жизнь, Вера, но один раз позволил себе это. Должен ли я извиниться?

– Скорее я должна благодарить тебя за вмешательство!

Оставлять что-либо недосказанным мне не хотелось.

– Павел рассказывал тебе, при каких обстоятельствах произошла наша последняя встреча?

– Чуть не превратившаяся в драку? Я знаю обо всем: как он почти влюбился в Мери, и как ты встал на его дороге, и как Мери перед тем праздником в лесу призналась Павлу, что любит тебя – и любит давно, с какой-то вашей встречи в Каире. И если бы не опьянение, Павел поздравил бы тебя там же, у костра, а не полез в драку.

– Я этого не знал… В Каире Мери меня обругала, словно возненавидела с первого взгляда.

– А мне сегодня сказала, что у тебя было такое беспомощное лицо, когда она обозвала тебя грубияном, что у нее застучало сердце. Тебе повезло, Эли, и я хочу, чтоб ты знал: я очень люблю твою жену.

– Я тоже, Вера. Мы с тобой нечасто сходились во мнениях. Можно уйти?

– Теперь ты должен мне разрешать или не разрешать, – педантично напомнила она.

– В таком случае, я разрешаю себе уйти, а тебе разрешаю остаться.

4

Я и не представлял себе раньше, как трудно командовать. Если бы предстояло выбирать снова, я стал бы подчиненным, а не командующим. Я отвечал за все, а сведущ был лишь в ничтожной частице этого «всего». Но вскоре мне стало ясно: флот к походу не готов. Так мы и доложили Земле по сверхсветовым каналам: для подготовки требуется по крайней мере год.

Однажды Ромеро обратился ко мне с просьбой:

– Дорогой адмирал, – он и Осима теперь называли меня только так, Осима – серьезно, а Ромеро – не без иронии, – я хочу предложить вам внести в свой распорядок новый пункт: писать мемуары.

– Мемуары? Не понимаю, Павел. В древности что-то такое было – воспоминания, кажется… Но писать воспоминания в наше время?..

Ромеро разъяснил, что можно и не диктовать, а вспоминать мысленно, остальное сделает МУМ. Но фиксировать прожитое нужно – так поступали все исторические фигуры прошлого, а я теперь, несомненно, историческая фигура. Историограф похода, конечно, и без меня опишет все важные события. А мне надо рассказать о своей жизни. Она внезапно стала значительным историческим фактом, а кто ее лучше знает, чем я сам?

– А Охранительница на что? Обратитесь к ней – она такого насообщит, чего я и сам о себе не знаю.

– Верно! Вы и сами не знаете, что она хранит в своих ячейках. Нас же интересует, что вы сами считаете в себе важным, а что – пустяком. И еще одно. Охранительница – на Земле, а ваша внеземная жизнь, неизвестная ей, как раз всего интересней.

– Вы не секретарь, а диктатор, Павел. Отдаете ли вы себе отчет, что в мемуарах мне придется часто упоминать вас? И мои оценки не всегда будут лестными…

Ответ прозвучал двусмысленно:

– Человеку Ромеро они, возможно, покажутся неприятными, но историограф Ромеро ухватится за них с восторгом, ибо они важны для понимания вашего отношения к людям.

В этот же день я стал диктовать воспоминания. В детстве моем не было ничего интересного, я начал рассказ с первых известий о галактах. Случилось так, что в эту минуту мимо окна пролетал Лусин на Громовержце, и я вспомнил другого дракона, поскромнее, на нем Лусин тоже любил кататься… С тех пор прошло много лет. Я давно забыл те мемуары, ту первую книгу, как называет ее Ромеро. Я диктую сейчас вторую – наши мытарства в Персее.

Передо мной – кристалл с записью, рядом с ним та же запись – пять изданных по-старинному книг, пять толстых томов в тяжеленных переплетах – официальный отчет Ромеро об экспедиции в Персей, там много говорится и обо мне, много больше, чем о любом другом. И, если я пожелаю, вся эта бездна слов зазвучит в моих ушах голосом Охранительницы, живыми образами засветится на экране.

Я хочу поспорить с Ромеро. Я не был тем властным, уверенным, бесстрашным руководителем, каким он меня изображает. Я страдал и радовался, впадал в панику и снова брал себя в руки, временами я казался самому себе жалким и потерянным, но я искал, я постоянно искал правильный путь в положениях почти безысходных – так это было. Я продиктую книгу не о наших просчетах и конечной победе – такую книгу уже создал Ромеро, другой не надо. Нет, я хочу рассказать о муках моего сердца, о терзаниях моей души, о крови близких, мутившей мою голову… Нелегким он был, наш путь в Персее.

5