Люди как боги. Когда спящий проснется

— Работные дома! Нам говорили о них на уроках истории. Рабочая Компания заменила работные дома. Возникла она — может быть, вы помните? — из религиозной организации, называвшейся Армией спасения и преобразовавшейся в коммерческое предприятие. Сперва у них были как будто благие цели — спасти народ от ужасов работных домов. Теперь я вспоминаю, это была чуть ли не первая организация, которую закупил ваш Опекунский Совет. Он купил Армию спасения и реорганизовал ее. Сначала там давали работу бездомным и голодным.

— Вот как!

— Теперь у нас нет работных домов, нет убежищ и благотворительных учреждений — ничего, кроме Рабочей Компании. Конторы ее раскинуты повсюду. Синий цвет — ее форма. Каждый мужчина, женщина или ребенок, если он голоден, не имеет ни дома, ни друзей, должен или умереть, или попасть в лапы Компании. Эвтаназия не для бедняков, им нечего надеяться на легкую смерть. В Компании найдется и пища, и приют, и синяя форма для каждого приходящего; форма — непременное условие при вступлении. Компания платит, но требует работы; когда рабочий день окончен, она возвращает рабочему одежду и выбрасывает его на улицу.

— Неужели?

— Разве это не кажется вам ужасным? В ваше время люди умирали с голоду на улицах. Не спорю, это было плохо. Но они умирали людьми. А эти люди в синем… У нас есть пословица: «Надел синее — до смерти не снять». Компания торгует их трудом и старается обеспечить себя рабочими руками. Человек является в Компанию голодный, умирающий, он ест и отсыпается в течение суток, потом работает день, а к вечеру его выбрасывают на улицу. Если он работал хорошо, он получает пенни, может пойти в театр, в дешевый танцевальный зал или кинематограф, пообедать или переночевать. Он бродит по городу, пока есть деньги. Нищенствовать не позволяет полиция. Да никто и не подает. На другой или на третий день он снова является в Компанию и продает себя. В конце концов его собственное платье истреплется или до того загрязнится, что он начинает стыдиться. Тогда он вынужден работать месяцы, чтобы заработать новое, если оно еще ему нужно. Множество детей родится в Компании. Матери должны отработать за это месяц, а дети, которых воспитывают и содержат до четырнадцати лет, — два года. Разумеется, дети воспитываются для синей формы. Так вот что такое Рабочая Компания.

— Значит, в городе совсем нет свободных рабочих?

— Ни одного. Они все или в тюрьме, или же носят синюю форму.

— А если кто-нибудь не согласится работать на этих условиях?

— Большинство соглашается. Компания всесильна: она может перевести на тяжелую работу, лишить еды и, наконец, заклеймить большой палец того, кто откажется работать, и его никуда не будут принимать. И потом, куда же деться? Поездка в Париж стоит два льва. Для непослушных, наконец, есть тюрьмы, темные, ужасные, где-то там, глубоко внизу. В тюрьму у нас ничего не стоит попасть.

— Неужели треть всего населения носит синюю форму?

— Даже больше трети. Несчастные, униженные труженики, без надежды, без радости, разжигаемые рассказами о Городах Наслаждения, сами насмехаются над своим жалким положением, над своим несчастьем. Они слишком бедны даже для эвтаназии, которая доступна только богатым самоубийцам. Искалеченные, отупевшие, миллионы людей по всему свету испытывают только лишения и неудовлетворенные желания. Они родятся, мучаются и умирают. Вот каков этот новый для вас мир.

Грэхэм молчал, подавленный.

— Но ведь теперь, после революции, — сказал он, — все это должно измениться. Острог…

— Мы надеемся. Весь мир надеется. Но Острог не хочет ничего сделать. Он просто политикан. По его мнению, так и должно быть. Ему нет до этого никакого дела. Он хочет оставить все по-прежнему. Все богатые, все влиятельные, все счастливые согласны с ним. Они пользуются народом как оружием в политике, они наживаются на его несчастьях. Но вы пришли к нам из более счастливого века, и весь народ надеется только на вас.

Он взглянул на нее. В глазах ее блестели слезы. Грэхэм был взволнован. Он забыл о городе, о борьбе, о всех этих людских массах и молча смотрел на нее, тронутый ее одухотворенной красотой.

— Но что же мне делать? — спросил он, не отрывая от нее глаз.

— Управлять, — тихо ответила она, наклоняясь к нему. — Править миром на благо и счастье людей, как еще никогда никто не правил. Вы можете, вы должны. Народ волнуется. По всей земле волнуется народ. Он ждет только слова, слова от вас — и он восстанет. Даже средние слои недовольны и волнуются. От вас скрывают все, что происходит. Народ не хочет больше подставлять свою шею под ярмо, отказывается выдать оружие. Острог против своей воли пробудил в народе надежду.

Сердце Грэхэма учащенно билось. Он старался вникнуть в ее слова.

— Им нужен только вождь, — сказала она.

— А потом?

— Вы можете захватить весь мир.

Он сел и задумался. Потом вдруг заговорил:

— Старая мечта, я тоже грезил когда-то о свободе и счастье. Неужели это только мечта? Разве может один человек, один человек…

Голос его оборвался.

— Не один человек, а все люди. Им нужен только вождь, который высказал бы их смутные желания.