Люди как боги

Мы двинулись в непонятную дорогу – цепочка головоглазов, окружившая кольцом колонну, Орлан с телохранителями внутри нее, за ними я, за мной другие пленники. Крылатые ящеры и авиетки с грузами замыкали шествие. Орлан временами оборачивался, нетерпеливый крик «Скорей! Скорей!» подхлестывал нас как плетью.

С тех пор прошло много лет, но крик этот – «Скорей!» – доносится ко мне не из глубины памяти, он возникает наяву – живой, властный, грубый, и я опять, как в те дни бесконечного пути к Станции, испытываю ярость и отчаяние. Тысячи новых событий и чувств рождаются ежесекундно – старые живут вечно!

– Скорей! – кричал Орлан, увеличивая размах прыжков.

Я старался не смотреть на угнетающий блеск пустыни со свинцовыми скалами, вспучившимися на золотой подстилке. Вначале я все же поднимал глаза, чтоб ориентироваться по Оранжевой, медленно катившейся по золотому небу, но небо было еще невыносимей, чем планета. Я шел, ощущая, что и стоять здесь тяжело, а двигаться десятикратно тяжелее: стокилограммовые тумбы ног почти не сгибались.

Петри открыл, что надо не ходить, а скользить, и вскоре все мы двигались словно на лыжах. Но и скользя по гладкому металлу, мы не могли угнаться за неутомимо ползущими головоглазами – на них одних тяжесть не действовала – и за неуклюже скачущим Орланом.

– Скорей! – кричал он, и каждый выкрик сопровождался гравитационными оплеухами охраны.

Нас подгоняли бесцеремонно и свирепо, а когда мы огрызались, подстегивания усиливались. За моей спиной постепенно гасли звуки: стоны и ругательства людей, шелест крыльев ангелов, охи драконов и злой визг пегасов. Огромное, ожесточенное, ненавидящее молчание простиралось позади – мы презирали врагов молчанием, молчанием восставали против них. И как это ни странно, с течением времени идти становилось не труднее, а легче: мы втягивались в движение…

Зато когда Орлан скомандовал первый привал, все повалились, где шли. Всех моих сил хватило лишь на то, чтоб приплестись к Мери. Она хрипло дышала, глаза ее запали. Она прошептала:

– Эли, я держусь. Но Астру плохо.

Астр подошел вместе с Трубом. Могучий ангел пытался нести моего сына, но тот не разрешил ему даже поддерживать себя.

– Я вынесу все, что вынесешь ты, – прошептал Астр на мои упреки и бессильно опустился рядом с Мери.

Он был так измучен, что говорил, не открывая глаз. Губы его почернели, щеки ввалились. Астр переоценивал свои силы. Я строго сказал:

– Ты не только мой сын, но и член экипажа «Волопаса». Ты обязан подчиняться моим приказам. На следующем переходе примешь помощь Труба.

– Я подчиняюсь, – прошептал он с трудом. У него были мутные глаза.

Все остальное время отдыха мы пролежали без движения и без разговоров, даже мыслями не обменивались.

В середине второго перехода закатилась Оранжевая.

Впоследствии мы часто наблюдали ее уход, и он перестал нас волновать, но в тот раз мрачная пышность заката нас потрясла.

Когда светило коснулось горизонта, в однотонно золотом небе вдруг забушевали краски. По небу, как побежалые цвета по раскаленному металлу, пронеслись все мыслимые тона. Из золотого оно стало слепяще оранжевым – звезда пропала на созданном ею фоне, – затем красным, темно-красным, зеленым и голубым, а под конец все проглотила сумрачная фиолетовость. И ни единой звезды не загорелось на менявшем краски, постепенно гаснувшем небе! Оно становилось черным, только черным, ни малейшая искорка не нарушала зловещей черноты.

И это было так удивительно и страшно, что, несмотря на истерзанность, мы возбужденно заговорили.

– Ни луча наружу, ни луча к нам – полностью выпали из Вселенной! – воскликнул не то голосом, не то мыслью Ромеро. – Даже в древних преисподних было больше проходов в мир.

Петри интересовали другие вопросы.

– Что происходит во внешнем мире, когда мирок Оранжевой превращается вот в этакую вещь в себе? Как по-вашему, адмирал?

– Не знаю, – ответил я. Все мои силы были сконцентрированы на том, чтоб не сбиться с шага. – Будем живы – узнаем.

В темноте разгорались перископы головоглазов.

Вскоре они одни освещали планету – цепочка сумрачных огней, то усиливающихся, то тускнеющих. Временами казалось, будто ветер раздувал и гасил факелы.

– Скорей! Скорей! – кричал Орлан.

Он назначил второй привал. От ряда к ряду поползли авиетки с припасами, мы подкрепились. После еды снова раздалась команда:

– Собираться! Скорей!

Мы опять шли, обессиленные, по черной холодной планете, под черным холодным небом, освещенные, как раздуваемыми ветром факелами, неровным светом перископов, и нас подгонял яростный, как удар бича, окрик: «Скорей!»

6

Ночь длилась бесконечно, и какую-то часть ночи мы спали, а остальное время двигались, озаряемые призрачным сиянием перископов.

Утро застало нас на привале. Небо из черного стало фиолетовым, потом голубым и зеленым – краски на восходе менялись так же пышно, как на закате. А когда выкатилось небольшое, с апельсин, злое светило, все вверху снова стало однотонно золотым, а все вокруг – до боли металлическим.