Люди как боги

Ирина подтвердила, что оптическая невидимость Гига недостаточна. Неизвестно, следит ли за нами кто-то, но если следит, то экранированный Гиг виден ему так же отчетливо, как и Труб.

– Нас терпят на расстоянии до двухсот метров. От двухсот метров до ста все поспешно омертвляется. Чем быстрей мы приближаемся, тем быстрей омертвление. Граница в сто метров непреодолима. За ней лишь красная окаменевшая земля.

Объяснение Ирины ничего не объяснило – оно само было загадкой. В эту минуту Гиг кинулся в реку. Воинственный скелет пришел в ярость при виде убегающего мира. Он усмотрел мирно текущую в красных берегах красную речку и набросился на нее. Река рванулась в сторону, в считаные секунды изменила русло и понеслась по камням. По пути ей повстречался обрыв, и река упала с него стремительным водопадом. Это было живое существо, быстрое, ловкое, безмерно напуганное, – такое впечатление создалось у всех. А когда невидимка все-таки настиг ее, река мгновенно иссякла. Было прежнее русло, были следы метания живой воды по земле, но реки не было. Она не ушла, не просочилась в землю, даже не пропала, как привидение. Она окаменела.

Гиг сбросил экран и опустился около нас.

– Начальник, я возмущен! – Он сконфуженно затрещал костями. – Я еще не встречал таких трусов, как здешние деревья. А что за фокусы проделывают местные реки? Ты мог бы мне объяснить, Орлан, почему шальная речка удрала от меня?

Орлан мог объяснить столько же, сколько и я, а я ничего не понимал. Труб по-прежнему кружил над омертвевшим лесом, Гиг присоединился к нему, на этот раз без экранирования. Возмущение невидимки скоро превратилось в восхищение. Ему стало нравиться, что все, к чему он приближается, каменеет. Летающий скелет все расширял круги полета, пока не скрылся за горизонтом. Ангел последовал за невидимкой. Я подошел к Бродяге.

Дракон попытался совершить небольшой круг в воздухе, но, тяжело поднявшись метров на десять, снова опустился на пригорочек. Здесь он обессиленно распластался, выдыхая густой дым, устало посверкивал тусклыми молниями. Я начал сожалеть, что разрешил ему принять участие в экспедиции. Настроение это переменилось, когда я взглянул в выпуклые, оранжево-зеленые, насмешливые глаза дракона. У Бродяги был чертовски умный взгляд.

– Забавная планетка. Тебе не кажется, что здесь много загадок, Бродяга?

– Только одна, – ответил он.

– Одна? Я назову сразу три: живые реки и деревья, страх перед нами, мгновенное превращение в камни. Я уже не говорю о том, что камнями становятся даже птицы.

– Только одна, – повторил он. – У меня ощущение, будто я встретился с самим собой – с прежним собой… Я угадываю присутствие мыслящего мозга, но не могу установить с ним связи…

На крыле дракона сидел Лусин. Я обратился к нему:

– А ты что скажешь о планете?

– Странная, – ответил он, подумав. И, еще подумав, добавил убежденно: – Очень странная!

7

Времени на размышления не было: Труб нуждался в указаниях, Гиг жаждал приказов, все требовали разъяснений. Я сердито сказал Ирине:

– Немного стоят приборы, не способные установить простой факт: что на этой планете живое, а что мертвое.

Она вызывающе прищурилась. Она вообще не смотрела, а метала взгляды. Когда ее упрекали, она не оправдывалась – только раздражалась. Ольга не сумела воспитать свою дочь в послушании.

– Ошибаются не мои приборы – ошибочно ваше представление о том, что просто, а что сложно на этой планете! Разрешите мне слетать на «Козерог», я возьму другую модель скафандра, обеспечивающую лучшее экранирование.

– Для невидимок или для нас?

– Для каждого, кто захочет стать невидимым.

– Я сам возвращусь на «Козерог» посовещаться с начальником экспедиции. Вы пока останетесь здесь.

Павел с опаской взглянул на меня и покачал головой. Я удивился:

– Вы недовольны?

– Может быть, лучше нам всем возвратиться, дорогой адмирал? Откровенно говоря, я не хотел бы проводить ночь на этой планете.

– Не понимаю, что вас беспокоит.

Он выразительно пожал плечами:

– В каждом из нас сидит ветхий Адам, любезный адмирал. Мы способны зажигать звезды, скручивать пространство, чего, если верить древним, даже боги не умели. Но чуть мы остаемся один на один с природой, в нас возрождаются старинные страхи – мы тогда не больше чем крохотная частица мира, не властелины, а игрушки стихий.

Меня не убедили соображения о «ветхом Адаме». Планета была диковинной, но звездопроходцам встречались небесные тела и постранней. И если я согласился на общее возвращение на звездолет (а это, как доказали последовавшие события, было самым разумным), то не из сочувствия к ночным страхам Ромеро – просто мне показалось неинтересным вникать в странности этого маленького мирка. У нас были задачи и поважней. Именно так я и доложил Олегу.