Люди как птицы

Мне захотелось домой, и Максим вызвался меня проводить. Вечер был гранатовым, уютным, над тёмно-зелёным каштаном повисла синяя звезда. Мы быстро мчались в пролётке сквозь вечернюю мглу.

Дверь подъезда моего дома была уже закрыта, пришлось звонить в дворницкую. Прощаясь со мной во дворе моего дома, под звёздным шатром ночи, Максим осмелился дотронуться губами до моей руки.

— Я хочу писать вас, и я буду вас писать… Можно мне посетить вас ещё раз? — лепетали его уста.

— Я подумаю над предложением, и сама найду вас, — таков был мой ответ, и белый костюм моего мастера остался сиять под моим окном.

Глава 2. «Вы вдохновляете на творчество»

Я рано ложусь и спозаранку просыпаюсь, иногда — по заводскому гудку. Рано утром всегда что — нибудь интересное увидишь. Вчера я наблюдала летящих на фоне зари лебедей, схожих с красными платками.

Но сегодня я просыпаюсь позже обычного.

Лёжа оглядываю свою комнату. Ветер надувает занавеску, как парус. В комнате, увешанной картинами, литографиями, наполненной старинными вещами, купленными на барахолке, пляшут солнечные лучи. Иногда в такие ясные дни я за столом с удовольствием перебираю старые открытки из ларца.

Но сейчас я выхожу на балкон.

Утреннее солнце роняет лучи в дымящиеся травы росистых газонов. Во дворе привычная картина — интенсивно машет метлой мрачноватый дворник Филипп с железной бляхой на груди, о котором говорят, что он когда-то был священником, но о чём он сам никогда не заговаривал.

Вот наш дровяной сарайчик, за которым на верёвках сушится бельё и на железной крыше которого греются дворовые коты. У сарайчика возится, готовится к поездке на рыбалку весёлый дядя Николай, токарь нашего завода. Он лукаво подмигивает мне и спрашивает, когда же вместе на рыбалку поедем? Я не против, машу рукой, улыбаюсь и киваю, обещаю, что поедем, как только в лесном озере появится самая большая рыба.

— А плезиозавра не хотите? — внезапно вопрошает с соседнего балкона худенький и лысоватый профессор Петрусь.

— Это будет железный аргумент, — смеюсь я и приветствую дорогого мне человека, который долгие годы заменял мне отца.

Петрусь тоже любит рано вставать, любуется свежим утром, и мурлыкает под нос песенки собственного сочинения.

— Ножи — ножницы точу! — доносится снизу голос точильщика. Кто-то уже спешит к нему, и вот точило жужжит, летят разноцветные искры.

Я удаляюсь в комнату для кормления птицы.

***

После кормёжки мой питомец пробуждает у меня желание полетать, и мы вместе взмываем в яркий молодой день. С разгона мы врываемся в лёгкие белёсые облака. Нас подхватывает ветер, и мы скользим в его волнах, словно в бушующем море. Ветер обжигает лицо так, что захватывает дух, и мы с моим воспитанником снижаемся, и вот уже скользим над Дворцовой площадью, вдыхая запах смолы и дёгтя, потом мчимся к реке, вода которой морщится на ветру, а затем дружно летим к зубчатой стене крепости.

Ветер свистит флейтой в бойницах… Мы сидим, я гляжу, как чистит клювом пёрышки мой воронёнок и перед моим взором оживают картины…

Вот опускается подъёмный мост, и заезжают храбрые всадники и среди них князь в нарядном облачении… Вот бряцающие доспехами и оружием воины занимают свои места у бойниц, и, можно заметить, как подбираются к крепости хитрые быстроглазые враги, прячась в высокой траве…

Но мой любимец, вращая чёрной головой, нетерпеливо рвётся в полёт, и мои картины прерываются. Мы возвращаемся в наш район, к дому — прогулка закончена!

Во второй половине дня автомобиль просигналил, как пионерский горн — призывно и протяжно.

Меня подхватила и понесла к окну радость: так и есть — Максим стоит у автомобиля, за рулём — верный и честный шофёр в кожаных перчатках с раструбами.

Волнение охватывает меня с головы до пяточек! Миг — и на мне одето лучшее моё ситцевое платье. Чтобы его украсить я тут же вообразила себе «миль флер» — тысячу цветов, и вот эта россыпь маленьких изящных растений украсила моё жемчужно-белое одеяние.

Романтическое настроение только усилилось! Покрутившись перед зеркалом, я, довольная, бросилась вниз к машине. Меня ждала целая корзина цветов!

В кремовом костюме Максим сиял. Также сиял и ресторан, самый дорогой в городе, с чинным швейцаром с золотыми галунами, картинами в шафранных рамах, с внимательными официантами в хрустящих одеждах, с белоснежными скатертями и блистающей дорогой посудой, с бутылкой шампанского в ведёрке со льдом.

Ножи и вилки ловили синий и золотой цвет, шампанское искрилось и пузырилось в бокале.

В этот вечер Максим ласково смотрел на меня и не умолкал, его вопросы обо мне и моём мире были деликатно — осторожными, а рассказы о творчестве — чудесно занимательными и глубокими.

— Я ведь ничего не знаю о вас. Кто вы, моя прелестная Гера? Вы производите впечатление образованной молодой женщины, только вы закрыты, как шкатулка с секретом.

Я что-то отвечала, типа, «да закончила», «да, работаю, танцую», «нет, не состою»… Одинока? Нет, у меня ведь есть птица!

Максим Ковалевич улыбался.