Люди как реки

Сбитое бегом дыхание скоро унялось, в голове Разова сложились первые сообразные мысли и содержали они непоправимость свершающегося зла. Подавленный очевидностью вины другого человека, себя самого он все еще мыслил непричастным.

…Телефон зазвенел в начале двенадцатого, он только выключил телевизор и заперся в ванной. Он слышал звонок сквозь шум льющейся воды, так поздно могла звонить только теща. Елена сняла трубку, долго молчала, потом заговорила громко и виновато – и тогда он сообразил, что этот звонок по его душу.

Когда же послышались шаги жены, шаркающие, сдержанно-осторожные, он полностью перекрыл воду. Она подошла к двери, ему показалось, что он слышит ее дыхание. Постучала. Его удивило, что она постучала, зачем было стучать, если можно сказать словами. Нет, она уже не могла говорить.

Он приотворил дверь, принял в просвет сначала аппарат, следом трубку и заметил, как горяча ее рука. Подумал было прикрыть дверь, и тогда Елена пошла бы по своим делам, но, еще не донеся трубку к уху, еще не сообразив, что гроза уже над его головой, он еще шире распахнул дверь и увидел глаза жены. Ее глаза не презирали, презрение он еще стерпел бы, ее глаза жалели, так жалеть умела она одна. Отекшее ее лицо жалостливо кривилось.

В трубке бился птичий голосок Светланы. Разов тотчас узнал его, хотя думать о ней забыл, да и нечасто говорили они по телефону. Он слушал, с трудом, сквозь истерику улавливая смысл, тупея от невыносимого давления, копящегося в глубинах его существа с каждым новым словом, и только тупо твердил, отбивая последние мгновения спокойной жизни: «Да, да, да…»

– Можешь меня поздравить, – кричала Светлана и то ли плакала, то ли смеялась.

«Идиот, спутался с истеричкой», – думал Разов, лихорадочно ища опору вне себя. Но ничего, кроме глаз Елены, плавающих в непролившихся слезах, не находил, и от этого терялся еще больше, утратив последнюю способность к сопротивлению силам, разрывающим его надвое.

И тогда он спросил с отчаянием, вкладывая в вопрос остатки своей независимости:

– С чем поздравить-то?

– Пятый месяц пошел! – оглушительно крикнула Светлана, и по лицу Елены, с этим криком дрогнувшему и напрягшемуся, Разов сообразил, что жена слышит каждое слово.

– Пятый месяц чего? – все еще не желая сдаваться, спросил он.

– Она что, рядом? – крикнула Светлана запредельно громко.

– Да, – замирая, произнес он с досадой.

– Тогда что ж, извини, папочка, не стану мешать семейному счастью, – произнесла Светлана уже другим, отчужденным тоном и, помешкав для убедительности, добавила севшим голосом: – Знаешь, я решила оставить. – Вновь помолчала. – Имею право! – выкрикнула она, всхлипывая и давясь слезами. – Или, думаешь, не имею? Запомни: мое чрево – мое! И ты ему не хозяин. Так что не бойся!.. – Последние слова она выговорила еле слышно, глотая рыдания, и повесила трубку.

По сигналу отбоя Елена тронулась с места. Качнувшись вперед, избавилась от опоры – стены, поковыляла на кухню. Хлопнула дверь, и Разов остался один на всем белом свете.

Прохладный душ освежил. Уже мысли вязались помалу – зрел отпор Елене, ее предстоящим словам, подозрениям, уже ничтожным начинало казаться ему это досадное происшествие, как вдруг в памяти нежданно и властно ожила Светлана и все, что было меж ними, приобрело едва ли не осязаемую плотность. Выходит, все, произошедшее с ними, не размыто временем, не изжито, но продолжает греть ровным светом запретного счастья.

«У Светланы будет ребенок, – сказал он себе, объясняя очевидное, – и это будет твой ребенок. Он явится на свет, заживет отдельно – вечным укором тебе, несчастному. А ведь она так надеялась, что ты уйдешь от жены. Разумеется, о таком повороте прямого разговора не было и быть не могло, ведь эти приземленные соображения так противоречили их безграничной свободе и безоглядной любви».

«Ты всегда был уверен, что никуда не уйдешь, – сказал Разов себе, – останешься в семье, пока будешь…»

Потом во время последней встречи Светлана была сама не своя. Они легко согласились, что у них будут каникулы, – имеют право. Он тогда уже вывез семью на дачу и, чтобы везде успевать, вынужден был по минутам расписывать свободное время. На Светлану времени уже не хватало.

Расстались они вроде по-доброму, а неделю спустя она подала заявление об увольнении. Объясняться с начальством, выслушивать упреки в том, что не завершила учебный год, она отказалась – просто престала ходить в училище. Что делать с ее предметом, директор не знал, в нескольких группах программа осталась незавершенной. Он паниковал – близилась плановая проверка. Приказом по Управлению уже была назначена комиссия. Никто не знал, что делать и как выкручиваться. Найти нового преподавателя оказалось непростым делом.

Когда-то Елена сказала, что ни в коем случае не станет его держать, если узнает, что случилось то, что она предполагала, – отпустит по первому слову. Куда он пойдет, ее не волнует: квартира оформлена на ее имя, машина тоже, здесь у него только одежда и вся-то она уместится в пару чемоданов, легко в руках унести.