Люди кораблей

Поле не было больше нужно — цепочки стрел неслышно оседали на траву. И вслед за ними, не долетев до цели, падали последние камни…

* * *

…Уже на эскалаторе, спускаясь на вторую палубу, Болл по карманному селектору запросил «эрудита». Выслушав ответ, он вызвал бортинженера и, едва лицо того появилось на экране, резко спросил:

— Что такое балласт?

Шрамм чуть замешкался. Болл смотрел на него в упор, точнее не на него, а за него: вызов застал бортинженера стоящим у дверей чьей-то каюты, и теперь координатор по тонкой вязи орнамента, проступающей в углу экрана, пытался понять, чья же это дверь. Наконец Шрамм заговорил, но голос его звучал как-то непривычно:

— Лишний груз… Обуза… Человек, не приносящий прямой пользы… примерно так…

— Не только, — возразил Болл и вдруг сообразил: такой орнамент был на дверях только одной каюты — каюты Марсия. — Не только, — повторил он, чувствуя глубокое удовлетворение. — Это еще и старинный морской термин, обозначающий груз, принимаемый судном для улучшения мореходных качеств.

VI. ДВОЕ

Как и все помещения станции, диспетчерская была высечена в скальном массиве глубоко под поверхностью планеты. Однако стоило взглянуть на огромные — во всю стену — экраны, распахнутые в беззвучный, пылающий ад поверхности, как Коттю начинало казаться, что он находится в легкой беседке, отделенной от окружающего мира лишь тонкими пластинами спектрогласса. При одной мысли об этом его бросало в жар, и он переводил взгляд на другой экран, где на координатной сетке распластался гигантский спрут рудника. С каждым днем очертания его слегка менялись: щупальца изгибались, вытягивались, следуя направлению рудных жил, — казалось, моллюск дремлет, лениво пошевеливаясь в обтекающих его струях воды.

Котть подошел к пульту, расположенному перед этим экраном, и нажал несколько клавиш. В одном из темных до того секторов вспыхнуло изображение: могучий, матово поблескивающий даймондитовой броней крот, вгрызающийся в тело планеты. Собственно говоря, это не было настоящим изображением, потому что камера в лучшем случае могла бы увидеть из туннеля заднюю часть туши этого крота, откуда, подобно испражнениям, сыпалась на транспортер измельченная и обогащенная руда. Это была схема, но схема достаточно впечатляющая. Котть еще несколько мгновений смотрел на нее, потом выключил и пробежал глазами по остальным экранам.

Все в порядке. Да и не может быть иначе. Вернее, не было ни разу за все его дежурство. Если бы не могло быть — его бы не было здесь. В этом полностью автоматизированном комплексе человек был лишь лонжей, дублером на всякий случай. И ожидание этого неизвестного случая, к которому надо быть готовым в любой момент, было тягостнее всего.

Котть пересек диспетчерскую и сел в кресло перед блоком связи. Подумал, потом набрал вызов. Экран остался темным, но из динамика селектора раздался голос:

— Кто это? Ада, ты?

— Нет, это я, — сказал Котть, — посему можешь предстать и неодетым.

Тотчас же экран распахнулся в диспетчерскую, копию той, в которой находился Котть. Только сидел в ней совсем другой человек: огромный, мохнатый и голый, если не считать плетеных сандалий и узенькой набедренной повязки.

— Здравствуй, Котеночек, — проворковал он, — надеюсь, я тебя не шокирую?

— Безумно, Жданчик, — отозвался Котть, — когда-нибудь я подключу к разговору Аду, чтобы она увидела тебя во всей красе и узнала, на что идет. И я сделаю это наверняка, если ты еще хоть раз назовешь меня Котеночком. Меня зовут Михаилом, заметь.

Фамилию свою Котть не любил, и уж вовсе терпеть не мог, когда его называли Котеночком. Но вот уже скоро год, как все его разговоры со Жданом начинались с этих фраз, — везде и всегда создаются свои, пусть микро-, но традиции.

— Исправно ли трудятся твои рабы, о надсмотрщик? — На досуге, которого здесь было хоть отбавляй. Ждан изучал древнейшую историю.

— Исправно. И хотел бы я знать, как еще они могут работать? В этом и есть отличие роботов от рабов.

— Философ, — проворчал Ждан, — диалектик Слушай, диалектик, а как тебе понравится такое рассуждение: развитие происходит по спирали; любое явление повторяется — в новом качестве; так первобытное рабовладение на следующем витке обернулось научным робовладением. Каково, а?

— Бред собачий, — коротко сказал Котть. — Вот и вся твоя диалектика.

— Бред? Да еще собачий? Отменно!.. Возьму на вооружение. И всетаки, согласись, с точки зрения формальной логики такое построение безупречно!

— Вот и построй его перед Адой, — сказал Koтть, чувствуя, как в нем начинает подниматься смутное раздражение. — А я пошел спать.

— Приятных сновидений, робовладелец! — крикнул ему Ждан, стаивая с экрана.