Читаем Люди кораблей полностью

Легкое шуршание в ванной сменилась полной тишиной — Клод перешел под лучевой душ. Маринка заторопилась, и само то, что ей приходится торопиться, доставила ей радость, о существовании которой она и не подозревала еще три месяца назад. Это чудесно — делать что-то для Клода, делать так, чтобы он не заметил, как она старается, и делать это всегда. Ведь теперь это будет всегда, потому что Клод остается. «Остается, — сказала она про себя, и это слово породило в ней какоето новое чувство, — остается. Со мной. Для меня. Из-за меня».

Она подошла к пульту пищеблока, просмотрела меню, не удовлетворившись этим, быстро прогнала по экрану каталог, потом, решившись, бегло взяла аккорд на панели заказа. Все. И у нее осталось еще две-три минуты — пока Клод там, в ванной, потягивается под неощутимо теплым дыханием полотенца. Маринка юркнула в спальню и остановилась перед зеркалом. Несколькими движениями, скорее рефлекторными, чем необходимыми, она половила волосы, одернула свитер, мелко покусала губы, потом остановила взгляд на своем отражении. «Я, — подумала она, — почему я? Клод Речистер, пограничник, „человек с Песчанки“ — и Маринка Нун, студентка Академии Обслуживания. Не может быть». Но она знала, что может, что есть, и это было счастье.

— Может, все же пойдем в кафе? — спросил Речистер, появляясь в dbepu ванной. — А то, знаешь, как-то — он передернул плечами.

— И вы все там такие? — улыбнулась Маринка.

— Какие?

— Одичалые. Ну зачем ходить куда-то, когда можно позавтракать дома?

— Сфера обслуживания, — сказал Речистер. — Ясно. Может, хоть в комнате? Не могу я есть в координаторской. Неуютно. И вообще, завтракать вдвоем — архаизм.

— Сам ты архаизм, — сказала Маринка. — Огромный такой архаизм. Рыжий. Я люблю тебя.

Как и всякий нормальный человек, Маринка владела своим телом. Но то, что делал Клод, всегда ставило ее в тупик. Вот и сейчас — она просто не поняла, каким образом он, только что спокойно стоявший рядом с ней, оказался вдруг сидящим на полу, прижавшись щекой к ее коленям. Рука ее почти невольно скользнула в дебри его шевелюры. Легким движением она запрокинула Клоду голову и заглянула в глаза: из их прозрачной глубины плеснуло на нее такое восхищение, что ей стало страшно. Она улыбнулась и взъерошила Клоду волосы. Он смешно, совсем по-кошачьи потерся головой о ее колени и замер; только кожей Маринка чувствовала его дыхание. Какой-то доверчивой незащищенностью пахнуло на нее от всего этого, и она невольно почувствовала себя много опытнее и старше. Пусть он «человек с Песчанки», координатор Клод Речистер — все равно он просто влюбленный мальчишка Клод, которого она должна оберечь в этом непривычном для него, пограничника. Внутреннем Мире. От чего оберечь — она не знала, просто в ней зашевелился инстинкт, мохнатый и древний, как горные медведи Заутансксого заповедника. И тот же инстинкт подсказал ей слова:

— Тебе не хочется завтракать в кухне? Это естественно: ведь ты мужчина. Мужчина вдвойне, потому что ты пограничник. Но попытайся взглянуть на нее моими глазами, увидеть в ней не парадоксальное нагромождение техники, а одно из величайших достижений Человечества. И не улыбайся, Клод, это не так уж нелепо!..

В первую секунду Речистер поразился тому, как может Маринка сейчас говорить о таком отвлеченном, таком неглавном, зачем нужен ей этот исторический экскурс. Но потом внутренняя логика и властная страстность ее слов, казалось, не подбираемых сознательно, как это всегда было с ним, а спонтанно самозарождающихся по мере необходимости, увлекли его. И вдруг — внезапным озарением — он увидел. Увидел ее глазами, и от этого видимое стало осязаемо близким.

— Ha протяжении Темных веков кухня была символом закабаления женщины. И естественно, что женщина рвалась к равноправию с мужчиной. В Предрассветные века она получила это равноправие. Но что принесло оно ей? Труд на благо общества — плюс ту же кухню.

В итоге женщины стремились избавиться от того, что присуще им изначала: от деторождения, воспитания детей, заботы о домашнем уюте. Общество же старательно помогало им в этом, создавая пункты общественного питания, дома бытовых услуг, систему яслей, детских садов и интернатов. Эти институты должны были заменить женщину-мать, женщину-кормилицу, женщину — хранительницу домашнего очага. И если находились женщины, не хотевшие отказываться от всего этого, — их считали патологическими самками, тормозящими эволюцию. К чему это привело? К снижению демографического коэффициента, к появлению узкобедрых амазонок, больше похожих на мужчин, чем на женщин.

Перейти на страницу:

Похожие книги