Люди Края

— Когда я стал пруви, стал понимать слова. Сильнее, быстрее, больше — легко. Есть трудные: терпение, поступок, причина. А есть, чего не понимаю. Ты сказал: здесь красиво. Что значит?

— Трудно объяснить, — сказал человек. — Тут все так… соразмерно, что ли. Радует глаз. И не только глаз: родник журчит, запах вот этот, — ты же лучше меня чувствуешь.

— Запах чувствую, — сказал пес- Родник слышу. Деревья вижу. А красоту не вижу, не слышу. Где она?

— Везде, — сказал человек. — Не могу я тебе объяснить, не умею.

— Может, другие могут? Ученые?

— Не знаю. — Человек с сомнением покачал головой. — Не уверен.

— А вот когда ты убивал этого… с пятнами… — не унимался пес.

— Лерда, — подсказал человек.

— Да, лерда. Я испытал большое удовольствие. Было хорошо сделано. Может, это — красота?

— Я понимаю, что ты хочешь сказать… — произнес человек. — Но…

Он еще раз огляделся вокруг, словно сверяясь с чем-то, и решительно покачал головой:

— Нет, это не то. Похоже, но не то.

Некоторое время пес молчал. Совсем стемнело, человек подкинул в костер веток. Пес снова заговорил:

— Может быть, надо было улучшать меня дальше? Тогда я стал бы супи и понял все.

— Я уже тебе объяснял, — терпеливо произнес человек. — Животные не становятся супи. Если их усовершенствовать дальше, после пруви, то они становятся симбиками. Но симбики не могут быть ни помощниками, ни друзьями. Они одиночки — даже сильнее, чем супи. Ты хочешь стать симбиком?

— Нет, не хочу, — пробурчал пес- Хочу с тобой. Теперь оба замолчали надолго. Валежник кончился, и костер постепенно догорал. Лишь слабые языки пламени перебегали по углям, когда пес спросил еще раз:

— Мы улетать отсюда или оставаться?

— Ты имеешь в виду — с Никты? Может, останемся некоторое время, — сказал человек. — А что?

— Хочу оставаться, — заявил пес- Тут хорошо. Не хочу на прежнюю планету. И совсем не хочу на Землю. Там плохо.

— Понимаю… — сказал человек.

Он встал, отошел в сторону, где скалистый склон спускался в долину, расстегнул комбинезон. «Да, друг мой Ган, — думал он, глядя, как струя, серебрясь в лунном свете, исчезает между камней, — на Земле тебе и правда плохо. Охотиться нельзя, сражаться не с кем. А в людных местах можно появляться только в наморднике, как когда-то водили собак — вот ведь глупость! Можно, правда, гулять по лесам, но разве это леса?»

Он прислушался. Внизу, осторожно ступая, пробирался к ручью кто-то большой и грузный. Заслышав его, предостерегающе прогудел тагрил (ученые пока не решили, считать ли его обезьяной, или все же ящерицей). Сколько в ту сторону до ближайшего поселка — две тысячи километров или три? А на запад — четыре или пять? Тысячи километров совершенно не исследованных земель, сотни неизвестных животных. Корбел говорил, что на юге встречаются дышащие и даже двигающиеся деревья: тот, кто ему это рассказал (а человек этот, по словам Нормана, заслуживал доверия), заснул в роще, а проснулся на совершенно пустом месте. А еще говорят о сверкающих пещерах, полных горного хрусталя, водопадах, каких не встретишь нигде… Может, правда остаться здесь на месяц-другой? Походить, местность разведать, карты хорошие составить, хищников отпугнуть… Поселенцы спасибо скажут, и Ган будет доволен.

Возвращаясь к костру и укладываясь спать-, он обдумывал эту мысль.

На следующий день с утра зарядил дождь, идти сразу стало труднее. На спусках псу требовалась помощь, и человек несколько раз брал его на закорки. Ручьи на глазах вздулись, превратившись в реки. Каждый раз, чтобы соорудить переправу, человеку приходилось ломать или вырывать с корнем крупные деревья. Это отнимало силы, а главное — время. А один раз и это не помогло: мощный поток уносил стволы, словно щепки. Пришлось подниматься вверх по ущелью, пока не удалось найти переправу.

Под дождем человек редко доставал карту, и они уклонились в сторону. Осознав это, человек остановился и прислушался. Пес пробурчал:

— Люди левее. Если нам нужны люди…

— Спасибо, что подсказал, — сказал человек. — Правда, я все равно услышал.

— А я учуял. — Пес, как всегда, хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.

Глава 5. ПОСЕЛОК

В эту ночь в Гринфилде спали только грудные младенцы да еще мистер Пермаршер, который принципиально не участвовал ни в каких общественных обсуждениях и увеселениях и жил на отшибе. Да и про него еще было не известно: точно ли он оставался в кровати и видел какой-то там по счету сон, сухой и черствый, как он сам, или же все-таки прислушивался к песням и веселому гаму на площади, выглядывал из-за шторы, глядя, как золотое перо чертит в ночном небе: «Питер молодец!», а другое перо, зеленое, рядом рисует: «Слава храброму Гану!» А по бокам загораются, затмевая звезды, фонтаны огня всех цветов. Потом все гаснет, и снова огненное перо выводит: «Питер, ты герой!» — или еще что-нибудь, что придет на ум создателю фейерверка.