Люди Крови

Он устало кивает, не обращая внимания на мой порыв.

– Наши женщины становятся взрослыми лет в восемнадцать. После этого, до первой близости с мужчиной, у них устанавливается цикл – четыре месяца. Во все циклы, кроме первого, течка у них продолжается три недели. Если она молодая, а я думаю, что это именно так, то запах, который ты почувствовал, – результат ее первой овуляции, а она

обычно длится всего лишь несколько дней. Сомневаюсь, что какая-нибудь мужская особь успеет найти ее за такое короткое время.

– Почему ты так уверен, что она на Карибском побережье?

Отец кашляет и продолжает, глядя на огонь:

– Когда семья де ла Сангре обосновалась в Новом Свете, мы не были единственными Людьми Крови, которые прибыли сюда. Пьер Санг, Джек Блад и Гюнтер Блед тоже пересекли Атлантику. Санг по селился на Гаити, Блад – на Ямайке, а Блед – в Кюрасао. Но наши корабли шесть месяцев плыли бок о бок. Мы вместе нападали на встречные суда, захватывали пленников и трофеи.

– Ты никогда не рассказывал мне, что приплыл сюда вместе с такими же, как мы, и что вы вместе охотились.

Отец пожал плечами:

– Это было очень давно. А как еще мы могли держать наши трюмы полными? Мы все были каперами.

У всех у нас были каперские свидетельства: у Блада – из Англии, у Санга – из Франции, у Бледа – из Голландии, а у меня – из Испании. Приплыв сюда, мы обосновались на островах, чуть южнее нашего. Никто из экипажей никогда не интересовался, что происходило с взятыми в плен. Хорошее было время… пока на нас не обратили внимание европейцы и не запретили каперство. И тогда мы разошлись в разные стороны.

– И ты думаешь, их семьи до сих пор где-то поблизости?

– Скорее всего,- отвечает отец, отводит взгляд от огня и смотрит мне в глаза. – Через несколько месяцев она снова запустует. Примерно в июле. Ты должен быть готов немедленно отправиться за ней. Если она успеет совокупиться с кем-нибудь другим, то будет потеряна для тебя навсегда.

Мне становится невыносимо жарко. Не понимаю, почему старик так любит огонь.

– А если она не захочет? – спрашиваю я.

– С нашими женщинами так не бывает, – смеется отец. – Пока они не совокупятся впервые, во время течки они доступны для любого мужчины.

И кто возьмет ее, тому она и будет принадлежать всю жизнь.

– Не слишком ли просто?

Отец обнажает желтые заостренные зубы в усмешке:

– Просто? – он издевательски кхекает, и я краснею как мальчишка. – Питер, с нашими женщинами все очень непросто! Имей в виду: именно они-то и есть настоящие охотницы – бесстрашные, порывистые, дерзкие,- он качает головой.- Даже твоя мать, которая была нежного воспитания и так любила свою музыку, книги, искусство… Это ведь она настояла, чтобы тебя воспитывали, как человека. Но даже она порою становилась неуправляемой и упрямой… – он закашлялся. – Если бы она меня послушалась, то не отправилась бы в ту ночь на охоту. Говорил я ей: «Сейчас война и в море опасно». Но она решила по охотиться около Кубы. На обратном пути она пролетала слишком близко от немецкой субмарины. Сомневаюсь, что их стрелок понял, в кого стрелял. Ночь была слишком темная. Он не мог разглядеть ничего,

кроме большой движущейся тени. Но на всякий случай он выпустил в небо несколько очередей, и одна из них ранила ее. Да так тяжело, что она не смогла оправиться. Она пыталась. Но сумела долететь только до пустынного острова, что миль на тридцать западнее Бимини.

Я только кивал, потому что знал этот рассказ наизусть. Я помнил обрывки последних мыслей матери, которые едва долетели до нас. Мы с отцом примчались на тот маленький островок – куча песку, не более того! Там мы и похоронили ее, в ту же ночь, пока все не раскрылось. Отец ловит на лету мои мысли и просит:

– Похорони меня рядом с ней.

– Конечно, отец, – отвечаю я, в очередной раз переживая ее утрату, предчувствуя, каково мне будет потерять и его.

Увидев выражение моего лица, старик снова усмехается:

– К чему эта постная мина, Питер? Я не собираюсь умирать сегодня. Лучше подумай о своей невесте. Заботься о будущем, а не о старой развалине, которую ты видишь перед собой. Теперь иди. Тебе о многом надо подумать и многое сделать. А я еще покопаюсь в своих воспоминаниях, прежде чем снова уснуть.

Я возвращаюсь в свою комнату. Ветер и ливень ломятся в окна. Дубовые двери скрипят и дребезжат от каждого порыва ветра. Сквозь стекло я не вижу ничего, кроме темного неба и белых гребней волн. Спрашиваю себя, хочу ли я сегодня выходить. Если нет, тогда придется заняться тем, о чем говорил отец, а я бы сейчас предпочел отвлечься на что-нибудь, а планы и раздумья оставить на потом.