Люди крыш. Пройти по краю

Едва ноги коснулись бетонного пола, она поняла, что хочет пить. До шума в ушах и дрожи в коленях. Женька села на корточки перед каменной чашей и начала жадно ловить губами прозрачную струйку.

Вода была кисловатой на вкус и чуть-чуть отдавала ржавчиной. Но она все равно пила ее до тех пор, пока в животе не осталось места даже для самого маленького глоточка. Наконец Женька оторвалась от фонтана и внезапно ощутила запоздалый страх.

Наверное, в этот момент в ее голове вышел из строя какой-то предохранитель, не дававший воли лишним эмоциям. Ужас от пережитого навалился разом, вызвав острый приступ тошноты. Женьку затрясло так, что зубы застучали. Часто и громко. В отбиваемой ими дроби ей почудилась детская кричалка. Она не раз орала ее по пути в столовую во время своей единственной смены в летнем лагере:

«Ешь картошку деревянной ложкой!

Лей компот прямо в рот!».

Тошнота незаметно превратилась в дикий голод. «Организм тратит слишком много энергии», — вспомнились Динины слова. Не удивительно! Страшно было представить, с какой скоростью Женька бежала последнюю часть пути. Нужно срочно заправиться.

Женька попыталась встать, но ноги не слушались. Тогда она медленно поползла на четвереньках к приоткрытой двери, толкнула ее лбом и увидела просторную комнату, залитую теплым оранжевым светом.

Там был камин. А в нем — настоящий огонь. Он вкусно трещал поленьями и отбрасывал изменчивые тени на стены и стеллажи с книгами.

Перед камином на вишневом паркете вверх животом лежала собака. Французский бульдог. Белый с черными ушами.

Перевернутая морда уставилась на Женьку слезящимися глазами и улыбнулась, как умеют улыбаться только французские бульдоги. Потом, видимо, решив, что одной улыбки маловато, пес завилял обрубком хвоста. Но вставать не стал — так и остался лежать на спине, елозя попой по полу.

Цепляясь за косяк, Женя медленно поднялась на ноги и перешагнула порог. Никого. Если не считать пса у камина.

— Привет, толстый! — сказала она ему.

Собачья задница закрутилась с утроенной энергией. Женька всегда подозревала, что эту породу вывели, скрещивая толстых зайцев с не менее толстыми свиньями. Поэтому от друга человека в ней осталась разве что способность любить. По-собачьи, преданно. Все остальное — упитанная тушка, уши торчком и неуемный аппетит — было унаследовано от настоящих предков.

— Где же твои хозяева?

Собака перевернулась и хрюкнула.

— Прости, друг, я тебя не понимаю, — вздохнула Женька. Она заметила возле камина низкий темно-синий диванчик со следами собачьих когтей и поковыляла к нему. От голода перед глазами плавали круасаны Мамаши Мурр. — Твой хозяин не Шепот случайно? Куда же он подевался?

— Родион Петрович понес Тимку в лазарет. Его подрали сильно, — ответила собака тоненьким голоском.

От неожиданности Женька тоже хрюкнула и плюхнулась на диван.

— А ты Тимкина подружка? — спросил пес и, кряхтя, поскреб задней лапой живот.

— Да… То есть нет. Я его ученица. — Она не верила своим ушам, тем более что глаза никак не подтверждали услышанного — розовый язык бульдога почти не шевелился. Может, это собака-чревовещатель?

— Правда? Я тоже ученик. Только — Родиона Петровича. Он меня учит людей лечить. Я уже могу головную боль дыханием снять. И раны руками стягивать.

— Руками?! — Женька начала в растерянности искать у бульдога руки, но тут из-за подлокотника дивана вынырнула курносая физиономия мальчишки лет семи. Его волосы были совершенно белые, как рафинад или лунный свет, или рафинад в лунном свете. А глаза, наоборот, — по-цыгански темные. — Что, не веришь? Спорим?

— Верю-верю, — с облегчением хихикнула Женька. — Я Женя, а тебя как зовут?

— Федор. — Мальчишка сел рядом. На нем была фланелевая рубаха. Точно такая же, как у Шепота, только маленькая.

— Дядя Федор?

— Почему дядя? — Мультфильм про Простоквашино он, похоже, не смотрел.

— Да так, неважно, Федь. Значит, Шепот — врач?

— Нет, целитель. Это другое. Он взглядом может от гриппа вылечить и от этой, как ее, пневмонии…

— А ты?

— И я! Даже ногу сломанную могу срастить.

— Тоже взглядом?

— Почему взглядом? — Федя по-взрослому наморщил лоб. — Слова нужно правильные знать. Я вот знаю. Родион Петрович, когда хочет поспать, меня зовет и говорит: «Смотри, Федор, ты за главного. Если кому голову оторвет — не буди. Сам разбирайся». Знаешь, какой я талантливый? Чего смеешься? Не веришь?

Оттопыренные уши мальчишки вспыхнули малиновым цветом.

— Да верю же! — У Женьки даже щеки свело, так она старалась не засмеяться. — А поесть у тебя не найдется?

Собака, услышав вопрос, радостно захрюкала. Наверное, слово «поесть» она знала не хуже своей клички.

— Тихо, Боров, ты и так полторта сожрал! — цыкнул Федя, на что толстый пес ответил громким урчанием в животе.

Неприметная дверь за камином отворилась, впустив приглушенный перебор гитарных струн и знакомого старика. Увидев Женьку, он, не говоря ни слова, шагнул к дивану, протянул руку и прижал сухие пальцы к ее шее. Пощупал пульс.