Люди на болоте (Полесская хроника - 1)

Ото всей души старались... Чтоб все хорошо было, чтоб не хуже, чем у других людей... И вы, гости милые, дружина, кумпания вся, пейте и закусывайте, чего кому хочется!

- А мы и пьем и закусываем! - окидывал глазами дружков Евхим. - Мы эту работу любим! Нам лишь бы побольше - такой работы! - Его приятели дружно ржали. - Только вот - молодая чего-то не ест, не пьет!.. - склонился Евхим к Ганне.

- И так уже в голове шумит, как в дождь, - сказала, оправдываясь, Ганна.

Отец услышал, вступился:

- Неволить не надо! Каждый сам знает, сколько выпить! Сколько кто может, пусть столько и пьет. - Он попробовал отвести разговор от, Ганны, сказал дружкам и Евхиму: - Которые могут, пусть пьют, не боятся. Горелка, сказать, не покупная. Денег не тратил. Сам в кустах нацедил! ..

- А крепкая, едри ее! Жжет - хуже огня! Это не то что фабричная! похвалил Ганниного отца Ларивон.

- А закуска еще лучше! - поддержала хозяев, помня о своем долге, дружка Маруся. - Такое все вкусное - и жареное и печеное!

Девушки, женщины дружно закивали головами, стали хвалить еду, мачеху, Ганну, отца - хвалить все, что нравилось и что не нравилось. Ганна слушала это без удовольствия, знала - хвалят больше потому, что так полагается в гостях.

Да и чему удивляться: многим такое угощенье в диковинку, дома картошка с рассолом в радость...

Люди пьянели, и крик за столом все усиливался. Мачеха уже не поглядывала с беспокойством на столы, на гостей, не гадала - хватит или не хватит, - ходила неровно, пила и ела со всеми, подавала все, что было. Ганна видела, как она подходила то к одной, то к другой, приподнимала длинную шерстяную юбку, показывала Евхимовы сапоги, которые были уже у нее на ногах.

- В самый раз! Как на меня шиты! - хвалилась она Марусе. - А кожа пощупай, - просияла она и, когда Маруся щупала голенище сапога, говорила: - Кожа - крепкая, выделанная! А подошвы - как железные! .. На весь век хватит!

Хоть каждый день носи, не сносишь! ..

Но этого было мало, счастье ее должны были видеть все - вышла на середину хаты.

- Смотрите! Смотрите, какой подарок сделал мне Евхимко!.. - Она повела глазами, полными счастья и слез, в сторону Евхима: - Зять мой, золотая душа!

Тимох взял ее за руку, хотел увести в угол, но она не послушалась, отшатнулась от него, повернулась кругом, чтобы видели со всех сторон какие сапоги!

- Вот получила зятька! - В шуме и гомоне гостей мачеха, размазывая по лицу слезы счастья, подошла к Евхиму, обняла его. - Озолотил ты свою тещу, Евхимко!.. Век не забуду! .. Такие сапоги!

- Носите на здоровье, мамо! - громко, тоже довольный, сказал Евхим. - А износите - новые подарю! Носите, не жалейте! ..

Он был пьян, но держался еще твердо. Среди всех, кто сидел поблизости, он, кажется, и пил и перекликался с гостями больше всех. Он и тут чувствовал себя самым важным, самым сильным, словно хвастался тем, что пить и кричать может без конца...

Когда стали перебрасываться припевками сваты и дружки, Ганна снова увидела Василева братишку. Он, оказывается, был уже в хате, сидел с Хведькой на припечке, смотрел и слушал - опять показалось Ганне - хмуро, не подетски серьезно. Он, видно, один не хохотал, слыша, как дружки во главе с задиристой, звонкой Марусей насмехались, издевались над сватами:

Наш сваток не умее ля стала стаяти

Дай с дружками сваими размавляти.

Иди у места да купи себе мыла,

Штоб жонка любила!

Штоб дети познали

Дай батьком назвали!

Ганна смотрела на мальчика виновато и нежно, глушчла в себе желание подойти к нему - угостить, погладить по головке, сказать что-нибудь хорошее, ласковое. Как ни туманил голову хмель, помнила - все знают, что было у-нее с Василем, и ласковость с его братом осудят...

Однако желание подойти к мальчику не отступало, не хотело подчиняться рассудку. Опьяневшей, ей так трудно, просто невозможно было отогнать неожиданное искушение.

"Пойду - будто к Хведьке... Скажу что-нибудь Хведьке, а потом - ему... Будто нечаянно..."

.Она встала, постояла немного возле печи, прижавшись спиной к побеленной стенке. Стоять было нелегко: пол качался, как плот на воде. Теперь пели, шутили над дружками сваты, - на нее, Ганну, не смотрел никто. Словно ее и не было тут, словно и не ее свадьба. И в самом деле, может не ее, сон только... Вздор какой, - чего только не взбредет в голову спьяну!.. Нет, не сон, не сон - ее пропивают!

Не кого-нибудь другого, ее! Пропили уже!.. Но, думая об этом, она теперь не тревожилась, не жалела ни о чем, все было безразлично. Хотелось лишь одного - подойти к Володьке, странному серьезному пареньку, которого раньше будто и не замечала.

Она взяла несколько коржиков, взволнованно подала мальчику:

- На, возьми, отведай! - Он не сразу взял, сначала будто раздумывал, брать или не брать. - Белые, маримонские! - Ганна не удержалась, нежно провела ладонью по его голове. - У, ты, беленький мой!.. - Сказала обоим: - Смотрите же, живите хорошо, дружненько! ..

Едва только сваты и дружки умолкли, за столами стало очень скучно. Все было съедено, горелки не наливали. "Как ни тужились, не хватило!" мелькнуло в Ганниной голове.