Читаем Люди на болоте полностью

Мчались недолго. За цагельней придержали коней, въехали на греблю. Хотя было грязно, телеги шли твердо, легко, только сильно встряхивало на ухабах. Что бы там ни говорили, хорошую греблю соорудили. Жалко вот, не доделали...

- Ну, помогай бог! - крикнул Евхим, когда первая, Ганнина, телега, покачиваясь на невидимом хворосте, въехала в болотную грязь.

Но бог не хотел помогать. Вскоре под телегой что-то хрустнуло, и она осела так, что подруги с криком повскакивали:

грязь подошла под самые грядки. Вот-вот на сено, на сиденье, всползет. И ко всему - кони устали. Как ни угрожал, ни хлестал их кожаным кнутом возница, как ни напрягались лши, бешено водя глазами, телега не трогалась с места.

- Эй, чего там?! Расселись!.. - хохоча, крикнул Евхим дружкам. Скачите на землю! Помогайте!

- Сам соскочил бы, умный такой! - отозвалась за всех Ганна.

- Мне - нельзя! Я - жених!

- Вот и помог бы - молодой своей!

Евхим вдруг весело встал, выпрямился:

- Это - правда! Молодой помочь нужно!.. Правду сказала! ..

Он как был - в поддевке, в начищенных хромовых сапогах - соскочил в грязь. Погружаясь в нее чуть не до пояса, переваливаясь, с озорной улыбкой направился к Ганне.

- Молодую надо выручить из беды!

Ганна чувствовала - Евхим полез в грязь ради форсу:

пусть, мол, видят все, каков он, - и все же поступок этот, смелость его, преданность тронули, порадовали.

За Евхимом полез в грязь Степан и еще двое.

- А ну - взяли! - приказал Евхим вознице и своим друзьям. Он попробовал поднять телегу сзади, толкнуть вперед. - Взяли! Раз, два!

Ганна близко увидела влюбленный, горячий взгляд его, благодарно блеснула глазами в ответ. Он делал это ради нее, он и не такое готов сделать для нее, только бы потребовала, только бы видела Ганна. Форс его только для вида, для других, мелочь.

Телега нехотя выползла из ямы, осела в другую, наклонившись так, что казалось, вот-вот перевернется, с трудом вылезла из третьей; и все время, пока не кончились эти ямы, Евхим шел следом" помогал.

Тянулись по гребле долго, хотя до олешницких хат на низком черном взгорье, за лозняками, было, кажется, рукой подать Холодная, липкая грязь вдоль гребли, голая хмурая щетина кустарников будто удерживали, не хотели пускать, отступали медленно, неохотно.

Когда выбрались на сухое, остановились, соскочили с телег. Жгутами сена отирали грязь с конских животов, с ног, чистили телеги, приводили себя в порядок Евхимовы дружки, кто не очень измазался грязью, с хохотом хлопотали возле Евхима: снимали сапоги, выкручивали портянки, вытирали штаны

- Вот так жених! - ржали дружки - Самой Захарихе под пару! И та испугалась бы!..

Ганне тоже хватило хлопот: хотя сидела все время на телеге, крашеную свитку и юбку грязью побило, словно дробью..

- Это ж надо, чтоб так развезло! - удивлялась Сорока - То мороз, снег, то грязи - по уши! Чуть не потопили свои души!

В деревню въехали, как и полагается въезжать в деревню молодым, важно, торжественно Евхим приказал - катить так, чтобы знали наших! Музыканты, которые снова месили грязь впереди, чуть только подошли к первым хатам, подняли такой шум, грохот, что олешниковцы, кто в чем был, мигом высыпали на улицу, как на пожар. Старики, дети жались к заборам и воротам, рассматривали процессию, переговаривались. Больше всего говорили, видимо, о ней, и Ганна чувствовала себя неловко, как в Куренях, во время сговора. Опять в душу проник стыд, чувство вины, неясная, зловещая тревога...

Невдалеке за поворотом стал виден под жестяной крышей поповский дом, за которым, чуть в стороне, на краю поля, забелела стенами, зазеленела куполами окруженная частоколом и голыми березами церковь Чем ближе подъезжала Ганна улицей, потом аллеей к этой церкви, тем тревожнее, тяжелее становилось у нее на душе

Перед церковной оградой лошадей остановили, и молодые со своим окружением двинулись к церкви по утоптанной дорожке пешком. Когда Ганна ступила за ограду, ее вдруг, каа вечером после сговора, пронизало острое сожаление о том добром, дорогом, которое еще недавно не только не берегл0, но и не замечала. И которое заметила, почувствовала так поздно - перед тем, как потерять Ступив на крыльцо, она невольно задержалась, так захотелось постоять, подождать, оттянуть то, что должно было сейчас произойти, должно было провести грань между сегодняшним и всем прошлым, не изжитым еще, дорогим Так скоро и - навсегда!

Но ни стоять, ни ждать было нельзя. Сзади, сбоку толпились люди - ее подружки, Евхим, дружки его, Сорока, Прокоп, олешниковцы. Ее, будто водой дерево, несло это людское течение в проем двери. Прямо перед ней, поблескивая позолотой, ярко светились алтарь, иконы, лампады. Ганна увидела блеск ризы и перевела взгляд на батюшку: старик смотрел навстречу, казалось, пронизывающе строго, будто видел, понимал всё...

"Что это я? Грех ведь! Грех! Боже мой!.." - опомнилась, спохватилась Ганна и виновато заторопилась на блеск ризы, к строгому взгляду.

Перейти на страницу:

Все книги серии Полесская хроника

Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги