Люди на болоте

Василь дернул вожжи, и телега медленно выкатилась со двора на улицу. Тут Василь оглянулся, - по всей деревне, почти возле каждой хаты, стояли подводы, косари, женщины и дети. Улица была на редкость людной, она вся жила доброй озабоченностью.

Мать зачем-то еще раз забежала в хату, потом сказала деду, чтобы он не выбивался из сил, пошел и лег, стала наказывать Володьке, что ему можно и чего нельзя делать: чтобы оставался дома, слушался деда, чтобы не играл с огнем, - и Володька почувствовал, что последние его надежды рушатся.

- Не хочу! - ответил он решительно.

- А вот этого - хочешь? - погрозил ему кнутом брат.

Володька только сильнее насупил брови. Мать все еще не теряла надежды договориться по-хорошему.

- Я тебе кулеш в чугунке оставила в печи. Вкусный, с молоком... А в припечке яичко возьми!.. Можешь взять!

- Поезжайте! - сказал дед. - Уговаривают, ей-бо, как писаря волостного!..

Мать подобрала домотканую юбку и привычно села на телегу, свесив с грядки потрескавшиеся босые ноги.

- Так хорошенько смотри! Вечером я приеду!

Володька, кажется, ничего не хотел слушать - ни добрых слов матери, ни строгих дедовых, ни грозившего кнутом брата. Как только телега тронулась, он, набычившись и поддерживая рукой сгтадавшие штанишки, молчаливо подался вслед.

- Вернись, неслух! - услышал он приказ деда, но и не подумал остановиться.

Володька знал, что дед не любил непослушания и что мать тоже не дай бог ввести в гнев, но ему так хотелось поехать на болото, что и страх не удерживал - лишь в целях предосторожности он держался подальше от воза. Когда телега остановилась и брат сделал вид, что собирается соскочить с нее, малыш сразу же остановился, готовый ко всему. Василь пригрозил ему:

- Только пойди за нами!

Телега останавливалась еще раза три, и каждый раз то мать, то брат приказывали возвратиться, не на шутку обещали отстегать его, и, может, Володька поборол бы в себе огромное свое желание, если бы не увидел, что на другой подводе, выехавшей из села, сидит вместе с отцом его самый близкий приятель, сообщник по всем проказам, Хведька. Это придало Володьке храбрости, и он смелее побежал за телегой.

- А-а, - со слезами закричал он, - возьмите!

Мать слезла с подводы.

- Вернись! Иди домой, слышишь?

- Не пойду!

- Не пойдешь?

Через несколько минут он лежал на мягкой пашне, в картофельной ботве, недалеко от дороги, а рассерженная мать крепко и звонко шлепала его по голым покрасневшим половинкам.

- Вернешься? .. Вернешься? .. Вернешься? ..

Володька, упираясь лбом в рыхлую землю, выл и ревел от боли, от обиды и злости, но не отвечал.

Мать ушла от него, так и не дождавшись ни единого слова.

Сидя на картофельном поле, он сквозь слезы зверовато следил за тем, как она шла к телеге, как села и поехала, грозно взглянув на него. "Чтоб ты... чтоб тебе..." - кипела в нем неистовая злость.

Мимо малыша по дороге шли и ехали мужики, и почти каждый подшучивал над его бедой: "Что, всыпали?" Это разжигало обиду мальчика. Невеселый, одинокий и, как мало кто в мире, несчастный, поплелся он домой, поплелся через картофельное поле, через огороды, только бы никого не встречать, никого не видеть!..

Телега, на которой сидели Василь с матерью, уже въезжала в лес. После полевого простора тут от густоты молчаливых, словно притаившихся, хмурых елей было темновато и сыро, хотя лесок рос на песчанике. Утреннее солнце, окрасившее ельник вверху, еще не могло пробиться книзу, к земле, и на редкой траве тускло блестела, роса, а на песке виднелись влажные темноватые пятна. Несмотря-на росу и сырость, чувствовалось приближение дневной духоты.

- Душно будет, - сказала мать.

Вскоре они догнали Чернушков. Можно было бы ехать за ними, из уважения к дядьке Тимоху, как старшему, и при других обстоятельствах Василь так и поступил бы, но рядом с дядькой сидела задира Ганна, его дочь, ровесница Василя.

Эта задира в последнее время просто житья не давала Василю. При каждой встрече - где бы ни попадался ей - смеялась и даже издевалась над ним. Только позавчера на виду у всех высмеяла его: "Василь, почему это у тебя глаза неодинаковые - один, как вода, светлый, а другой - как желудь? И волосы вон - сзади почти черные, а спереди коричневые! Как у телка рябого". Стояла и хохотала при всех!

Если бы неправду говорила, еще бы ничего, а то ведь все правда - разные глаза, как на грех, и волосы от солнца спереди выгорели! Все не по-людски как-то!..

Мог ли после всего этого Василь послушно тянуться за Чернушками? Не успела мать сказать дядьке Тимоху, что, видно, будет духота, как Василь, натянув вожжи и цепляя колесами за низкие ветви придорожного кустарника, быстро обогнал Чернушков, оставил их позади. Он нарочно не взглянул на Ганну, но и не глядя на нее почувствовал удовлетворение. Вот как он обошел ее, эту задиру.