Читаем Люди на дороге жизни. Журнальный вариант полностью

В стране всё сильнее нарастало противостояние и хаос. Это, как в зерка­ле, отражалось и на газете. Но газета была не только зеркалом, она стала всё чаще выступать поджигателем. Один из последних редакторов “Известий” Ва­силий Захарько в своей книге “Звёздные часы и драма “Известий” приводил пример одной из “летучек”, где я в очередной раз выступал и говорил следу­ющее: “Если мы и дальше будем не обращать внимания на то, как на наши публикации реагируют на местах, то это самоубийственный путь.

В стране, которая звенит от множества межнациональных и наслаивае­мых на них проблем, нельзя не думать, как и чем наше слово отзовётся. Жизнь даёт тысячи примеров того, как вредное слово выводит на площади массы народа, как неосторожная или, прямо скажу, провокационная публика­ция уничтожает то, что ещё можно было сохранить, и начинает литься кровь”.

В редакции уже всё чаще спорили не только по материалам, но и выхо­дили за их пределы.Я был не только заместителем редактора “Известий” по отделу Советов и моего друга Игоря Карпенко, но одновременно парламент­ским обозревателем. Работал с депутатами, в том числе с теми, кто стал, благодаря мне, народным избранником. Писал отчёты с заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета, статьи на остро политические темы. В отделе у нас было ещё три человека. Люди разного уровня способности и, как стало выясняться, разных политических устремлений. Одним из недавно принятых был маленький, щуплый мужчинка с басовитым, не по комплекции, голосом. Давал простую несложную информацию в номер, но имел большие амбиции, которые стали проявляться довольно необычным образом. Однаж­ды, не помню по какому поводу, он вдруг наступательно заговорил о том, что Украину Москва притесняет, её грабят, что украинский народ — великий, име­ет более древнюю и славную историю, чем русский, а ему отводится недо­стойное место и так далее. Я был поражён. “Известия” являлись, наверное, одной из самых многонациональных газет. Легче назвать, представителей ка­ких наций здесь не было, чем перечислить представленные. В отделе писем работала даже дочь первого советского главы республики Тува Аня Тока, а уж людей с украинскими корнями и фамилиями было очень много. Анатолий Друзенко, Василий Захарько, Игорь Карпенко, Лидия Ивченко, Юрий Понамаренко, не говоря о нескольких собкорах по Украине. И никогда до этого “новобранца” мне не приходилось слышать явно националистических выска­зываний об украинской исключительности. А костёр, оказывается, разгорал­ся, добавляя пламени сторонникам сжечь Советский Союз.

Как-то один из моих товарищей по охоте сердито заявил:

— Лучше бы нас немцы завоевали.

Я сначала онемел от сказанного. Потом спрашиваю:

— Ты в своём уме?

— В своём, в своём. Жили бы сейчас, как на Западе.

Я понял, что это не случайная оговорка. Поэтому жёстко сказал:

— Я бы, может, остался жив, потому что русский. Им же нужны были ра­бы! Может, чистил бы сапоги немецким солдатам. Но ты же еврей! Чистил бы ваксой, которую бы сделали из тебя.

Экстремизм стал проявляться и в речах других журналистов.

Корреспондентка отдела школ Ирина Григорьевна Овчинникова, очень аг­рессивная дама, я её описал в романе “Крик совы перед концом сезона”, ко­торая, выступая на “летучках”, кричала, что Советский Союз — это безнрав­ственная страна, это государство, которое не имеет права на существование. А почему? Потому что она торгует оружием.

Я её в своём выступлении спрашивал: “Скажите, а Соединённые Штаты, которые на первом месте по продаже оружия, Вы считаете нравственной стра­ной? А Израиль, который на втором месте по продаже оружия, для Вас нрав­ственная страна?” Она не могла мне сказать ничего, она только кричала: “Вы, Щепоткин, — “памятник”. Тогда существовало общество “Память”, которым некоторые “перестроечники” пугали как антисемитской организацией.

Я говорил: “Да, я — памятник, но не в том смысле, который у вас на уме. Я памятник сохранения страны, Советского Союза в новом обличии. А вы бу­дете памятником разрушения этого и всех бед, которые потом придут”.

Надо сказать, жизнь у неё дальше сложилась очень и очень печально. Многие такие крикуны, многие такие разрушители плохо кончили. Я описал одну из подобных, встретив её около мусорной свалки, где она рылась в де­мократических отходах. Это было, когда уже ельцинские времена наступили.

После первого Съезда народных депутатов СССР разрушительные про­цессы в стране пошли ещё быстрее. Собчак возглавил комиссию о так назы­ваемых тбилисских событиях, где якобы армия применила сапёрные лопатки. Погибло много мирных жителей в Тбилиси. Впоследствии документально бы­ло доказано, что всё это было не так. Националисты закрыли выходы с пло­щади, обрушились на солдат, которые толпу пытались вытеснить. И в итоге никаких там не было ни отравлений, ни убийств. А вот солдат много постра­дало. Но были требования наказать министра обороны. Горбачёв, как всегда, уполз, улизнул и перевалил вину на других.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное