Люди на корточках

Он уже почти кричал, пытаясь перекрыть певца, а также жену, добросовестно рыдающую на кухне. Стеблицкого ранило все —и крики Барского, и то, что его записали в ученики дьявола, и пронзительный плач артистки, и запах хереса, но протестовать в таком шуме было выше его сил.

Однако испытанный им стыд и странное томление напомнили о себе в салоне “Мерседеса”, и Олег Петрович не удержался от упрека, хотя, признаться, его дело здесь

было десятое.. — Да, — холодно согласился Барский. -Лицо ее миловидно, но слишком смахивает на... м-м... собственно череп... И, чем дальше, тем разительнее сходство. Для женщины худощавого телосложения это, конечно, извинительно, но, увы, не пробуждает сильных чувств... Боюсь, вы поддались чарам моей жены исключительно в силу своей неопытности и длительного воздержания.

— Вы просто алкоголик, Барский! — заливаясь краской стыда, сказал Олег Петрович. — Вы — опустившийся человек, променявший все на глоток вина! Еще говорите, что вы человек искусства! Да вам не нужно ни искусства, ничего! Вы не уважаете людей, вы мучаете женщину, говорите о ней... мерзко... вы...

Боясь, что Барский снова откроет рот и снова скажет что-то стыдное, унизительное, Олег Петрович сам тарахтел, не переставая, как-то не подумав, что мерзкий алкоголик может запросто превратить его в жабу — нерастраченная, неутоленная любовь двигала им.

Однако Барский и не думал обижаться.

— Что вы можете знать о пьянстве? — презрительно спросил он. — Вы, плешивый бойскаут! Ваш удел —пригубить рюмочку и лупать потом весь вечер блаженными глазами. Настоящий пьяница чужд всему. Он уходит из дома, как солдат, он переживает тысячу приключений, он встречается с загадочными людьми, с чудовищами, с призраками, с космическими рейнджерами! Он не знает, вернется ли назад. Настоящее пьянство —это десант в ад! И знаете, где находится этот ад?.. Везде! А еще лепечете об искусстве — не подозревая о повсеместности ада!.. И вам ли говорить об уважении к людям —вы ежились и крутились, как угорь на сковородке, мечтая поскорее сдать вашего Кузькина в милицию, лишь бы самому остаться чистеньким! Но дело обстоит так, милейший Олег Петрович: в этой стране человек никому не нужен, и из этого каждый может сделать два вывода.

Первый: не нужен —и хрен с ним, мне он тоже по фигу, а второй —человек никому не нужен, так хоть я помогу ему!

— Да? — вскинулся оскорбленный Стеблицкий. — А о нас вы подумали?

—А как же?! —искренне удивился Барский. —О вас, о вас лично я подумал в первую очередь. Ведь мы с вами приступаем к Исполнению Желаний! О вас я особенно забочусь. Наверное потому, что вы тоже маленький обиженный мальчик с оттопыренными ушами, не осушивший еще своих детских слез.

— Я не мальчик, — сердито сказал Олег Петрович. — И не нуждаюсь в вашей заботе.

— Не поймешь вас... — вздохнул артист.

В безжизненном рассветном пейзаже вдруг обозначилось какое-то движение. Белый с синей полосой автомобиль, лихо пожрав пространство, объехал “Мерседес” и остановился в десяти метрах, выщелкнув из утробы двоих раздраженно-бодрых людей в милицейской форме. Оставив дверцы распахнутыми настежь, милиционеры направились к “Мерседесу”.

—Ну вот, —сказал негромко Барский. —не успеешь заиметь автомобиль, а ГАИ уже тут как тут... — он вздохнул и опустил стекло.

Да, гаишники были уже тут, и светлоглазый румяный сержант небрежно взмахнув рукой у виска, преувеличенно серьезным тоном отрекомендовался:

— Сержант Хрущ! Попрошу документы...

Сержант Хрущ был хватким и разгневанным молодым человеком. Хватким он был всегда, а разгневался сегодня утром, поскольку начальство, которому нечего делать, взбаламученное театром военных действий в столице и поджогом театра на местах, повесило на Хруще экстренное дежурство для предотвращения вероятных диверсий. И теперь Хрущ ни свет ни заря колесит по холодным улицам, вместо того, чтобы наслаждаться теплом и чудным харчем в обществе супруги придурка Пташкина. Баба она, конечно, свежести не первой, но еще вполне ничего, особенно в кулинарном смысле, и вообще понимает, чего нужно мужественному холостяку, несущему нелегкую и отчаянную службу в каменных джунглях.

Слава богу, судьба послала ему этот “Мерседес” без номеров. Весь вид хануриков в салоне кричал о том, что дело здесь нечисто, и уж теперь он, слава богу, отвяжется на всю катушку. Разглядев же на заднем сиденьи полуживого Пташкина, Хрущ возликовал —унизить человека, перед которым виноват — средство от угрызений совести первейшее.

—Документики попрошу! —уже более жестко напомнил он небритому водителю в замурзанном белом пиджаке. Лицо водителя было, вроде бы, знакомо, но не в каком-то особенном смысле, а так, нейтрально знакомо. “Алкаш! —решил он. —Два притона, три привода. Машина, как пить дать, в розыске”.

Алкаш однако не выказывал паники, даже легкого беспокойства не выказывал. Да что там —он даже не полез в свой зачуханный пиджак за документами! Он просто нагло потянулся, как проснувшийся кот, и добродушно сказал: