Люди на корточках

Человек из тупика тоже спешил. Он был похож на безумного, потерянного в пустыне туриста, завидевшего наконец мираж с пальмами.

Мираж, как положено, удалялся. Оборванец собрал остаток сил и закричал. Он просил закурить. Собственно, это было несущественно, он мог просить что угодно, хоть луну. Олег Петрович прибавил шагу.

Преследователь скакал по лужам зигзагами. На скаку он сменил тему и теперь грубо требовал от Олега Петровича сто рублей. Одурманенный организм не позволяля ему развить достаточную скорость для сближения —он просто перемещался над землей и кричал.

В конце концов Олегу Петровичу не было жалко ста рублей. Что-то странное происходило с его сущностью —он превращался из словесника и демократа в тень человека, в героя сна с недобрым сюжетом, с пустыми улицами, у которых нет конца, сна, в котором немеют ноги и царит ужас. Олег Петрович жаждал спасения. Но спасения на этих улицах не было.

— Дай стольник, сука! — Крикнул сзади человек и упал, сраженный громом своего голоса.

Олег Петрович выиграл еще несколько метров. И спасение пришло.

Оно пришло в образе статного широкоплечего мужчины, облаченного в изысканный белый костюм и лихо заломленную стильную шляпу —тоже белую. Никто и никогда в этом городе не одевался так вызывающе. Удивительный человек стоял к Стеблицкому спиной, расставив длинные ноги и опустив в глубокой задумчивости голову, будто пытался понять, какая сила забросила его из солнечного Майами в эту сточную канаву.

Услышав шаги, он обернулся. Олег Петрович обалдел.

— Барский! — воскликнул он, невольно впадая в экстаз. — Боже! Артист заслуженных театров!

У Стеблицкого отлегло от сердца. Одно дело — нежданный плейбой, выпавший из телеролика, и совсем другое — Барский, знаменитый в городе Барский, свой, а костюм... что ж, артист везде артист.

Олег Петрович видел Барского в некоторых спектаклях и обожал его —он, учитель, был сейчас счастлив, как школьник, хотя современный школьник-то как раз плевать бы хотел на Барского и на все театры мира.

Барский видел Стеблицкого впервые в жизни, однако тоже почему-то обрадовался. В голубых его глазах мелькнула печальная и непонятная надежда, он шагнул к Стеблицкому и положил ему руку на плечо. На мужественном, несколько опухшем лице его появилась неуверенная улыбка.

— Слушай, брат, — сказал Барский сильным голосом мастера сцены. —Чертовски неудобно беспокоить незнакомого человека... Тем более, вы наверное замечаете —я провел, гм, ночь... несколько мерзко... —он поморщился. —Как последняя сволочь провел! И вот... вы можете, конечно, послать меня подальше —и будете правы! Вы можете сказать —пошел вон, пьяная свинья! Да, я —пьяная свинья, но мне нужна сейчас маленькая... мельчайшая помощь! Так не были бы вы столь добры...

—О! О! О! —закудахтал Олег петрович, выразительно взмахивая изящными руками. -Дорогой! Уважаемый! Для меня честь! Прочь сомненья! Я готов. Театр для меня! То есть, я хочу сказать, артист Барский! И вообще! Что угодно! Но...

Тут он вспомнил и, оборотившись, сказал с сарказмом:

— Артист имеет право. Артист нуждается в разрядке... А пьяный — это вон пьяный, полюбуйтесь! Барский полюбовался. Пьяный потихоньку выполз из лужи и, не отряхиваясь, продолжил путь. Он приближался,

и синее лицо его предвещало самое худшее. Барский перевел взгляд на Олега Петровича. — Он преследует вас? — с интересом спросил артист. — Боюсь, что да, — признался Стеблицкий, которому в компании было уже не так страшно. — Вот мы сейчас с вами и проверим, — мрачно и непонятно сказал Барский. Он чуть сдвинул шляпу на лоб и сунул руки в карманы брюк. Он ждал, не сводя с алкаша

немигающих голубых глаз. Олег Петрович незаметно для себя придвинулся к Барскому

поближе. Славно вывалявшийся в грязи преследователь потянул к Стеблицкому бесконечно длинную правую руку и, героически ворочая бесформенными губами, просипел:

— Я те сказал — стольник гони, сука! Олег Петрович побледнел. Барский вытащил руку из кармана и почесал нос. —Слушайте, —спросил он, —на всякий случай, вы, может быть, действительно должны

ему сто рублей? Может быть, это ваш родственник? — Что вы! — протестующе возопил Стеблицкий. — Шакал, значит... — заключил Барский. — Ну, что ж... Он сдвинул шляпу на за на небо, на землю под ногами... Он явно на что-то решался и

решиться никак не мог. Вдруг он сказал Стеблицкому: —Теперь смотрите внимательно! —и, вперив взгляд в грязного человека, произнес негромко, но членораздельно, как заклинание. — Чтоб-ты-провалился!

Все уместилось в один миг. Едва отлетел последний звук заклинания, грязная земля под ногами алкаша вдруг разошлась овальной щелью, эластичной, как резина, как кисель, как жерло клоаки. Алкаш пал в пустоту, без крика, без прощального взмаха, и щель немедленно сомкнулась над ним —ни трещинки, ни бугорка —все вокруг стало как прежде. Но человек исчез.

— Вот так, — хрипло и страшно сказал Барский и дико взглянул на Олега Петровича. — Вот, значит, так... Теперь скажите, что вы видели! Только быстро!