Бутус кликали его. Происходило это от фамилии Бутусов. Звучало двусмысленно, но он считал —нормальная кликуха. Он не догадывался, что существует смешное слово “бутуз”. Еще он не догадывался, что существует более-менее нормальная жизнь. Жизнь он воспринимал, как болезнь, хотя и об этом не догадывался тоже. Он думал, что так нормально.
Выглядело это обыкновенно следующим образом: в голове туман и кипеж, на улице какие-то камни, среди камней — морды. “У, сука, харя позорная! —думал он, глядя на кого-нибудь. — Как бы вмандюлить тебе, сука, по харе!”. Но харя исчезала простодушно, и он о ней забывал. Далее он мог увидеть девчонку ничего себе и подумать: “У, сука какая! Вмандюлить бы тебе!”. Но девчонка шарахалась от него, и он опять забывал. Часто нужны были деньги. Денег не было. “У, суки позорные! —думал он, глядя на хари, которые шныряли вокруг с карманами полными денег. —Суки, падлы, козлы вонючие!”. Хотелось курить. Курить не было. В голове — туман и кипеж.
Он плохо спал, и снились хари. Рано утром он выбирался в мерзостную свежесть улиц, плелся на угол и возле мертвой пивной бочки привычно опускался на корточки, свешивая меж колен длинные мосластые руки. Туз, Елда или Мыс матерно приветствовали его. “Дай закурить, сука!” —чуть подобрев, хрипло говорил он, и они вместе ждали, когда появится веселая хабалка Нюша и откроет кран. Вонючее кислое пиво было для них как кровь.
Первые вливания оживляли. Загорался разговор —вспоминали, что было вчера. Полностью никто вчерашнего дня не помнил, поэтому разговор получился интересным -будто мозаику складываешь. Потом кончались деньги, и всей компанией шли на ближайшую стройку — мочиться.
Мочились долго, с кряхтением, вскрикиваниями и подначками. Объектом внимания был инструмент, который природа выдумала будто специально для любителей пива. Из всей бражки самым значительным инструментом обладал Елда, за что и получил кличку. К слову, Мыс получил свою за дефект речи — в принципе он был Мышь.
Бутус ревновал Елду к длине инструмента и каждый раз при случае агрессивно требовал повторных замеров —преимущество соперника казалось ему оптическим обманом. Они прикидывали так и эдак, но Елда неизменно выходил победителем. Бутус так огорчался, что иногда лез драться. Они бились в кровь, забыв застегнуть штаны, ломали ребра о рассыпанные кирпичи и ходили на следующий день с распухшими запекшимися рожами, но на размеры инструмента это никак не влияло.
“Один хрен, —утешался Бутус вслух, дабы унизить конкурента. —Я когда бабе засандалю, она аж квакает, сука! А у тебя он —просто шланг длинный. Чтобы пиво отливать!”. И хохотал утробным смехом. Насчет баб он привирал —если у него и возникло что-то подобное, то в таком чаду и тумане, что наутро не только интимности мелкие исчезали
напрочь из памяти, но и сам факт сожительства вызывал большие сомнения. Приходилось фантазировать, опираясь на уличный фольклор. Кореша считали его мужиком на все сто.
Он и женился первым. Вернулся с действительной —и женился. Вернулся орлом —в клешах, в тельняшке на широкой груди и с чарующей наглецой в серых глазах. Блондинки хулиганской окраины сходили от них с ума. Он выбрал самую красивую. Не то чтобы любил, а просто пора подошла —красивую выбирать. Свадьбу играли в столовой, не поскупились —в старом деревянном домике, где он жил с матерью, и троим было не повернуться.
На свадьбе он ухарски напился, по-матросски, перещупал невестиных подруг, подрался с тестем, а дома, по случаю первой брачной ночи, ввалил и молодой жене —от души, чтобы любила больше.
Зажили ничего себе. Устроился на завод, водителем “КамАЗа”, продолжил династию. Покойный батя —тот ведь даже умер в гараже, на боевом посту. Принял однажды старик на грудь и прилег в тени грузовика, задремал под родимый запах соляры и резины. А товарищ не углядел —завел мотор и сдал маленько назад. Батя хрустнул, точно майский жук, и был таков. В наследство сыну оставил батарею порожних четвертинок в холодных сенях — питал он почему-то слабость именно к четвертинкам.
Бутус в этом смысле был неприхотлив —расфасовка для него не имела значения, главное, чтоб побольше. После рабочего дня, после баранки разгрузка нужна. Крепок был —днем на работе, вечером с корешами, и ночью на жену хватало. Ребенка заделал, сам не заметил как. Зато родился —неделю гулял, даже из роддома забыл забрать. Комнату в общаге получили —опять гулял. Жить бы да радоваться, да жена после беременности мозгами повредилась. Одни попреки —денег мало, пьешь много, друзья надоели. А тут ребенок орет, голова с похмелья трещит, начальство за глотку берет, мертвой хваткой цепляет. Надоела Бутусу такая жизнь, и пристрастился он жену лупить. Неделю бил, вторую, потом приходит однажды —никого. Взяла, значит, ребенка и к маме. Хорошо. А потом с работы поперли —еще лучше —вообще никаких забот. И комнату даже не отобрали —решилипостановили в инстанциях, что жена с малолетним все еще там живет. А она с испугу просто выписаться забыла.