А что же Франция? Ведь она более других была заинтересована в сохранении Чехословакии как ее главного союзника в Центральной Европе. Между Францией и Чехословакией был заключен договор о взаимопомощи, и это как раз тот самый случай, когда она обязана была помощь оказать. Однако французы войны не хотели, к тому же они не были готовы действовать в одиночку и ориентировались на позицию Великобритании. При этом Советский Союз, подписавший перекрестное соглашение о взаимопомощи с Францией и Чехословакией, никем в расчет не принимался. Двадцать первого сентября советский нарком иностранных дел Максим Литвинов сделал в Лиге Наций заявление о том, что Советский Союз готов выполнить свои обязательства по франко-советско-чехословацкому пакту, однако его заявление было проигнорировано. В каком-то смысле оно как будто не имело практического значения, поскольку у СССР не было общей границы ни с Чехословакией, ни с Германией, а Румыния и Польша не соглашались пропустить советские войска через свою территорию. Правда, по мнению Уинстона Черчилля, великие державы и Лига Наций могли добиться такого разрешения от Румынии. Тем не менее, как сам он признавал уже в период холодной войны, «вместо этого все время подчеркивалось двуличие Советского Союза и его вероломство». К советским предложениям «отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом так, как будто Советской России не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это».
Во второй половине сентября начались интенсивные переговоры, имевшие целью добиться согласия чехов на передачу Германии Судетской области, а также умиротворить Гитлера, который постоянно менял свои требования. В это самое время Гитлер предлагал Польше и Венгрии участвовать в «чешском празднике». Польша в уговорах не нуждалась, она давно претендовала на Тешинскую область, а регенту Венгрии адмиралу Миклошу Хорти Гитлер еще в августе объяснил: «Тот, кто хочет сидеть за столом, должен помогать и на кухне». Двадцать шестого сентября, выступая в берлинском Дворце спорта, Гитлер назвал точную дату передачи Судетской области — 1 октября, одновременно заявив, что не заинтересован в аннексии всей Чехословакии: «Это последнее территориальное требование, которое я должен предъявить Европе… не хотим мы никаких чехов!»
Живший в Париже русский эмигрант Борис Гершун, умный и тонкий наблюдатель, писал об этих днях: «На улице видны были такси и частные автомобили, нагруженные людьми и вещами: всё бежало из Парижа. Деловая жизнь остановилась. Картина незабываемая: предвкушение будущей войны». Французы, потерявшие в годы мировой войны (никто еще не знал, что она — первая) свыше миллиона трехсот тысяч человек, очень не хотели повторения чего-либо подобного. Не хотели воевать и «простые» немцы. Гитлер приказал 2‐й моторизованной дивизии на пути из Штеттина к чехословацкой границе пройти 27 сентября через столицу рейха, рассчитывая на бурную поддержку населения. Войска должны были пройти через центр города, в том числе перед рейхсканцелярией. Американский корреспондент Уильям Ширер записал в дневнике:
Я вышел на угол Вильгельмштрассе — Унтер ден Линден, ожидая, что увижу там огромные толпы народа и сцены вроде тех, которые описывали в момент начала войны в 1914 году — с криками восторга, цветами и целующими солдат девушками… Но сегодня люди быстро исчезали в метро, а те немногие, кто остался стоять, хранили полное молчание… Это была самая впечатляющая демонстрация против войны, которую я когда-либо видел.
Гитлер приветствовал войска с балкона рейхсканцелярии. Послушать фюрера собралось самое большее две сотни человек, и вскоре он в ярости ушел. В тот же вечер он написал «примирительное» письмо Чемберлену. А затем случилось «чудо»: Гитлер согласился на посредничество Бенито Муссолини и проведение 29 сентября конференции в Мюнхене. Между двумя и тремя часами ночи 30 сентября соглашение, предусматривавшее передачу Судетской области Германии, было подписано. Проект соглашения представил Муссолини, хотя на самом деле его составили Геринг, Нойрат и Вайцзеккер. Подписали документ Чемберлен, Гитлер, Муссолини и французский премьер Эдуар Даладье, которому было явно не по себе. Сопровождавший премьера посол в Берлине Андре Франсуа-Понсе заметил: «Вот так Франция обращается с единственными союзниками, которые остались ей верны». Чехов на конференцию вообще не допустили, и они были вынуждены согласиться с навязанным им решением.