Люди нашего царя

Все, глядя на нее, улыбались - такое было замечательное качество у этой собаки. В самолете я положила ее под голову, как подушку. Пес был жестковат, но поставленную перед ним задачу выполнил.

Он резво прыгал над моей головой всю дорогу, и всех веселил. Наконец, мы с собакой сели в метро. Окна вагона были открыты, и собака устремилась в окно: ее гелиевая начинка звала ее ввысь. Я дернула ее за веревочку и погрозила ей пальцем.

Вагон был воскресный, дневной, почти все сидели. Стояла только группа подростков. Собака привлекла их внимание. Не собака, а наша маленькая борьба с ней: как я ее оттаскиваю от открытого вверху окна, а она все норовит туда выскочить: то головой вперед, то ногами, то задом. Ребята уже изошли от смеха, а я вела себя как настоящий клоун - с полной серьезностью.

И все люди улыбались, и я поняла, как же всем хочется немного поиграть, и как редко люди себе это позволяют.

В общем, всем вагоном мы забавлялись, как могли. Но когда поезд остановился на станции «Сокол», величественная старуха, что сидела напротив меня, встала во весь большой рост и провозгласила:

– Как вам не стыдно! Взрослый человек, а ведете себя как маленькая!

– Извините, пожалуйста! Простите, ради Бога! Я не заметила, что вам мешаю!- я рассыпалась в извинениях, но старуха попалась несгибаемая: такую извинениями не возьмешь.

– Мне лично вы не мешаете! Но вы мешаете машинисту вести поезд!

Молодняк прыснул. Старуха вышла. Поезд тронулся, и собака моя снова устремилась в окно, по току воздуха.

– Как ты себя ведешь? Ты мешаешь машинисту! Пожалуйста, сядь на место,- просила я собаку, и она спускалась и тыкалась мордой мне в лицо.

А потом я вышла из вагона и поднялась на улицу. Кроме собаки, у меня был еще рюкзак и сумка. Пока я разбирала их перепутавшиеся лямки, меня разглядывали трое: пожилая женщина, молодая женщина и мальчик лет шести. Они были вполне симпатичные лица кавказской национальности. Старшая была в черном платье и в черном головном платке. Молодая подошла ко мне и спросила:

– Почем собака?

– Я не продаю. Я ее купила.

Мальчик смотрел на собаку с вожделением.

– Я купила ее маленькому мальчику, моему внуку, я не могу ее тебе отдать,- это неприятный момент - отказывать ребенку.

– Где купила?- спросила женщина, которая мыслила конструктивно.

– В Варшаве,- жестоко ответила я.

– Как ехать? Метро какая остановка?- она была настоящая мать, и никакие расстояния не казались ей слишком большими…

– Самолетом надо лететь.

Они отошли, разочарованные. Мать что-то говорила сыну на неведомом языке.

Последнюю шутку собака сыграла, когда мы входили в подъезд: она осталась снаружи, но железная дверь не перерубила веревочки, и на свободу она так и не улетела.

До моего внука собака добралась только через две недели: она в значительной степени утратила свои летные качества, вся немного сморщилась, шов на морде пошел мелкими сборочками. Но главного своего качества она не утратила до конца жизни: она всех веселила, пока не испустила свой гелиевый дух.

Людмила Евгеньевна Улицкая

О, Манон!

Я с детства верю в гаданья, предсказанья, тайные знаки и пророчества. И, поскольку верю, тщательно избегаю всей этой мракобесной чепухи. Помню, мне было лет десять, я с мамой и маминой подругой Ниной - на курорте в городе Трускавце, куда маму отправили пить воду для поправки печени, а Нину пить воду из соседнего колодца от бесплодия. Стоим в хорошеньком дворике, снятом у лютой западнянки, которая ненавидит нас по трем причинам: как курортников, как москалей и как евреев. Нина, между прочим, была ни при чем, а я такая маленькая, что можно было бы сделать и снисхождение. Стоим во дворе, ждем Нину, которая всегда долго собиралась «на источник». И тут входит во дворик, весь его заполнив юбками, волосами, резким гортанным голосом женщина в красном платке и с большими серьгами. Руки у нее заняты множеством вещей: шаль, платок, карты, книга. Большая белая книга в грязной обложке. Гадалка смотрит на маму довольно равнодушно, но тут появляется Нина, и она кидается к ней:

– Погадаю, красавица, погадаю. Все знаю, что было, что будет… Что здесь, что здесь,- приложила руку к голове, потом к сердцу, а потом сделала непристойный жест, слегка расставив ноги,- и что здесь… И засмеялась ужасным смехом.

– Цыганка,- прошептала я маме, ожидая подтверждения. Хотя я уже вышла из возраста, когда, известное дело, цыгане крадут детей, но все-таки…

Предполагаемая цыганка услышала мой задушенный шепот, повернулась:

– Не, не цыганка, сербиянка…

И продолжала, уставившись неподвижными глазами на Нину:

– Пей - не пей, гуляй - не гуляй, все будет, чего задумала, а не по-твоему…

Цыганка-сербиянка держала Нинину чахлую руку в своей - большой, в крупных красных камнях,- вертела ее, как существующую в отдельности от Нины вещь, потом попросила одно из Нининых колец, маленькое, с белым камешком, и Нина молча сняла его и положила ей в руку.

– Девочку бы мне… дочку…