Люди огня

— Ладно, пусть строят. Буддисты признают меня Майтрейей?

— Работаем.

Сегодня утром за нами прислали и приказали явиться к Господу. Прошло уже полчаса, а мы так и не поняли зачем. Если Эммануилу надо было проконсультироваться с Варфоломеем по поводу особенностей японского мистицизма, при чем тут мы? В самом начале разговора он сказал, что доволен нашей работой, но так и не предложил сесть. Впрочем, демократизм Господа уже давно неумолимо утекал в неизвестном направлении. Так что ничего удивительного. Просто новая особенность этикета, введённая явочным порядком. В конце концов, кто мы такие, чтобы сидеть в присутствии Господа?

— Кстати, Пьетрос, что тебе известно о твоем новом знакомом? — внезапно спросил он.

— О Луисе?

— Да.

— Иезуит, одновременно самурай, хотя это и странно.

— Ничего странного. Иезуиты здесь — очень самурайский орден. Как вы познакомились?

Я скрепя сердце рассказал о бильярде и моем проигрыше.

— Да, я ожидал чего-то подобного, — задумчиво проговорил Эммануил. — Последи за ним.

— Господи, но…

— Ты еще скажи, что ты не шпион! Радость моя, у тебя извращенные этические представления. Кстати, отчасти это касается вас всех. Существуют общественные интересы, перед которыми твоя дешевая спесь — ничто. Благородство не в том, чтобы не быть шпионом, а в служении господину, государю, Богу. Неважно как, хоть наемным убийцей. Между прочим, иногда самурайская этика весьма разумна. Нет ничего постыдного в том, чтобы обмануть врага. Постыдна только трусость и измена долгу. — Он помолчал. — Твой японец кажется мне подозрительным. И у меня есть к этому основания. Не только ваша дурацкая ставка. Считай, что ты свободен от клятвы, но ему этого не показывай. Просто понаблюдай. Пока ни о чем более не прошу.

— Хорошо, Господи.

— Вот так! — Он вздохнул. — Ну и последнее. Варфоломей, сегодня ночью ты сделаешь сэппуку.

Варфоломей побледнел и поклонился.

— Часа в два, — уточнил Эммануил. — В саду перед приемной залой. Это тебя не обидит? Я понимаю, что по твоему статусу надо бы во дворце.

— Нет. Все в порядке, — тихо сказал Варфоломей.

— Будут только свои и несколько японцев по моему выбору, в том числе представитель императора. Если ты хочешь видеть кого-то еще — ничего не имею против.

— Спасибо, Господи.

— Назови своего кайсяку [50].

Варфоломей посмотрел на Марка. Марк побледнел.

— Я так и думал, — заключил Эммануил.

— Но!.. — воскликнул Марк.

— Не зря же я тебя учил, — вздохнул Варфоломей.

— Все. Варфоломей, можешь идти. Готовься. Пьетрос, Марк, останьтесь.

Мы едва дождались ухода Варфоломея и одновременно, не сговариваясь, пали перед Господом на колени. Но он не дал нам сказать ни слова.

— Я вас затем и оставил, что знал: все равно прибежите за него просить. Бесполезно. Он получил то, чего хотел.

— Но, Господи! — воскликнул я. — Это же не по-христиански! Самоубийство — смертный грех!

— Греховность самоубийства, Пьетрос, заключается в нарушении воли Господа. Человек уходит из жизни не по Божьей воле, а по своей. Если же самоубийство совершается в соответствии с волей Бога, в этом нет никакого греха. В разъяснении ордена иезуитов от 1587 года греховным не считается даже сэппуку, совершенное по приказу господина, поскольку господин есть представитель Бога. Всё равно что государь. Тем более совершенно не противоречит христианству сэппуку по приговору сёгуна или даймё [51]. А в приложении 1614 года поясняется, что даже сэппуку вслед за господином, совершенное после его смерти, не греховно, если сделано с разрешения господина.

Я молчал, сказать было нечего. Зато заговорил Марк:

— Господи, Варфоломей верно служил вам. Даже сегодня он старался вовсю. За что вы его так?

— Надо отвечать за свои слова. И нельзя играть со мною!

— Господи, он лучший из нас, — тихо проговорил я.

— Возможно… Впрочем, поглядим.

— Пощадите…

— Пьетрос, ты опять впадаешь в маловерие. Верить — значит доверять. Если я что-то делаю — значит, так надо.

— Господи, — отчаянно прошептал Марк. — Позволь мне нанести удар раньше него!

— Нет, Марк. Варфоломей хочет продемонстрировать свое мужество, и я не собираюсь лишать его этого удовольствия. Более того, Марк, ты не нанесешь удара, пока я не дам тебе знака. — Он махнул рукой. — Вот так. И никак иначе. Обещаешь?

— Да, Господи.

После полуночи все было готово. Невысокий помост у стены приемной залы был сплошь застелен белыми циновками. Посреди помоста положили одеяло и поверх него толстый ковер — чтобы не протекла кровь. Марк стоически следил за этими приготовлениями, а я не мог оставить своего друга. Наблюдать церемонию явился Луис и авторитетно давал советы по подготовке оной. Я не возражал против его присутствия. Что ж, послежу за ним.

— А иезуиты действительно не осуждают сэппуку? — поинтересовался я у него.

— Конечно нет. Если бы в Ордене презирали местные традиции, как бы мы добились такого успеха? Сэппуку есть священный храм японской души, великое украшение империи, столп религии и побуждение добродетели.

— А-а…